Отлично помню, что в детстве Бог всегда был рядом, на расстоянии вытянутой руки. Когда взрослые ругали меня за проступки, Он был рядом и утешал. Потому что только Он один читал в сердце величину моего раскаяния, которое я никак не умела выразить словами. И лучи Его любви грели мою душу. Немногим позже, в подростковом периоде, я так остро ощущала собственную никчёмность, греховность, вину даже за чужие проступки, что удивлялась тому, как меня ещё земля носит. Дойдя до отчаяния в таких своих мыслях, мне казалось, что лучше не быть совсем, чем такой. В возможность исправиться я тогда почти не верила. Мне казалось, что Господь смотрит на меня с укором, и лучи Его любви прожигают во мне дыры. Скажите, детские метания? Но сколько людей и сейчас не идут на исповедь, не приступают к Причастию только потому, что считаю себя недостойными. Им легче «спрятаться» от Бога в своём доме, чем поверить, что и к ним Он может быть милостив.
Основой нашей христианской жизни является воля, воля к Богу, стремление к Нему, и как следствие отстранение от того, что не приносит плодов в достижении нашей цели. Например, если ты хочешь пресс, то тортик на ночь – это не твоё. Если ты хочешь тортик и плачешь, значит, ты не очень хочешь этот пресс. Если ты ешь этот торт на ночь, то пресс тебе не очень нужен. Ты можешь продолжать его хотеть, но каждый тортик будет отодвигать тебя от конечной цели. Соответственно, тут вопрос целеполагания и следования к планомерному развитию в сторону, в которую тебе нужно.
И вот тут появляется вопрос - как достичь того, о чём сказал нам Христос? Ведь что это больно, трудно и, как писал Владимир Соловьёв, «порою даже недостижимо».
В начале ХХ века была статья Николая Бердяева «О достоинствах христианства и недостоинствах христиан» (ред. – опубликована в 1928 году в Варшаве). Там и объясняется, что во всех остальных религиях ценз на качественную религиозную жизнь достаточно низкий. Потому что в исламе нигде не сказано – прощай обиды, постись, или воздерживайся в чём-то. Во всех иных религиях, кроме христианства, нет такого высокого социального и внутреннего ценза. И в христианстве, например, сразу возникает: «прощай обиды», «возлюби ближнего», «чти отца и мать» и так далее. И эта планка поднимается так далеко в поднебесную, что, к сожалению, мы можем периодически констатировать тот факт, что вот прям так с утра и до вечера мы можем её не достичь. Именно поэтому апостол Павел сказал, что спасение только от Бога. И никак по-другому.
Заслужить, как в других религиях, спасения своими силами мы не сможем. Это слишком высоко для нас для всех.
И вот тут выступают и вступают в свои полноправные права христианские добродетели, такие как надежда, любовь, забота и адекватное понимание своей недостойности. Действительно «де-юро» мы не достойны ничего, наши грехи перевесят наши добродетели. Поэтому у нас нет понятия «справедливости Божией». Мы не говорим, что Бог справедлив. Он не справедлив – Он милостив, на благо нам. И вот этой справедливости по отношению к Богу, к духовной жизни, мы не добиваемся. Её не нужно добиваться. Иначе мы проиграем. Мы добиваемся милости. Но при всём при этом говорить «какой я нехороший, подлец» мы можем, но в определенной мере. Опять же эта мера определяется надеждой. Как говорят психологи, есть «я-реальное», есть «я-идеальное». Идеальное – то, к чему я стремлюсь. Реальное – то, что я представляю из себя сейчас».
И, заглядывая внутрь себя, мы быстро поймём, что «Реальный я» очень далёк от христианского идеала.
И всё же это не повод впадать в уныние, отчаяние, депрессию или печаль и опускать руки. В Новом Завете мы видим два грехопадения: Петра и Иуды. Оба предатели. Мы видим покаяние двоих – Петра и Иуды. Но покаяние Петра привело к тому, что его восстановили в апостольском статусе. А покаяние Иуды привело его к суициду. Соответственно, вот тут нам, христианам, всем урок. Да, мы каемся, мы плачем, мы понимаем, что мы несовершенны. И, к сожалению, если глубинно и честно на себя посмотреть, то в 80-90% всех греховных случаев в нашей жизни мы сами добровольно на них соглашаемся. Мы прежде, чем согрешить – сказать, сделать - внутри себя говорим «да, давай, я хочу это». Мы даём себе «добро», начинаем грешить, потом думаем «Боже мой, зачем я это сделал?». Но при всём при этом в жизни должно быть место покаянию.
Есть притча из Патерика. Шли два монаха. Им нужно было перейти горную речку вброд. На берегу стоит молодая девушка и просит перенести её на другой берег, так как боится не справиться с течением. Молодой монах говорит, что он не может до женщины дотронуться, отказывается помочь. Старый молча берет девицу на руки, переносит через поток, молча оставляет на другом берегу и продолжает свой путь как ни в чём не бывало. Молодой монах идёт рядом и несколько часов к ряду выговаривает старому о том, как он мог прикоснуться к женщине, напоминает про его обет. В конце концов старый монах не выдержал и ответил: «Вот ты знаешь, я перенес девушку через речку, и оставил её на берегу, а ты уже три часа несешь её с собой».
Покаянию должна быть мера. Иначе легко перейти в искушение, в самоуничижение. Да, мы грешим, но это не значит, что нужно биться головой об стену, проклиная собственное ничтожество и отворачиваться ото всех, включая Бога. Да, грех есть в нашей жизни, да - мы каемся и стараемся не совершать его больше, но это не повод полностью заниматься только самоистязанием. Всему этому: и покаянию, и исправлению, и перемене мышления должно быть место в жизни. Иначе очень легкое искушение дойти до безумия. И опытный духовник всегда должен сказать «хватит», если человек подходит к опасному пределу.
Елена Пухова