Опасно было знать свое происхождение.

Сгноить в лагерях могли просто за «поповскую» или дворянскую фамилию.

Безопасно — быть Иваном, не помнящим родства.

В моем семейном фотоальбоме до сих пор хранится выпускное фото из института благородных девиц: девушка на нем — абсолютная копия моей сестры. Но информация о ней, известная тётке нашего деда, заменившей ему мать, канула в Лету — восьмидесятые к моменту её смерти еще не наступили. Семейный альбом нашли в её вещах запрятанным далеко и надежно…

Так и жили. Несколько поколений родителей впадали в ступор, ужас и раздражались на вопросы детей о предках. «Меньше знаешь — крепче спишь!». Несколько поколений детей привыкали не спрашивать. Советская власть обещала новый тип человека, и она его «вывела» — Ивана Бездомного.

Для нас история — это школьный предмет и не больше. Нечто, оторванное от реальной жизни, от нашего здесь и сейчас. Народы, хранящие в своих домах кресла прапрабабушек и фамильные гербы далеких предков, имеют больше шансов понимать, что история — это то, что и приводит нас в наше «здесь и сейчас».

А у нас словно вырезано несколько десятилетий по-живому. И мало кто в силах найти, восстановить, «вклеить» в сознание информацию и память о своем роде. Мало, кто способен вообще её принять.

Есть, но их мало, священнические династии, бережно хранящие память о предках-новомучениках. А есть и потомки новомучеников, которые заявляют, что не верят в Бога, потому что у них «вопросы к Церкви». И даже не отдают себе отчета в том, что это ровно те самые вопросы, с которыми много лет назад расстреливали их предков…

Выйдем ли мы на свет Дома Божьего, Вани Бездомные?

Елена Фетисова