Простой драгоценный камень имеет грани, цвет, удерживает и испускает свет. А ягода клубники устроена как живая машина. На ней семена будущей ягодной жизни. Сама она как вселенная для маленьких живых существ. В ней, как в большом компьютере, идет обмен информацией под вежливым присмотром неба. И этот живой рубин лежит у меня на ладони.

Я поднимаю ладонь так, чтобы красные ягоды оказались на фоне голубого неба. Ладонь можно перевести на фон солнца. И тогда ягоды облекутся в лазурь вечернего солнца. А можно через ягоды посмотреть на дочь и внука.
Дочь на коленях берет живые самоцветы. Внук учится стрелять из лука. Он целится в небо, в траву и в солнце. Прицелился в солнце, ослеп и засмеялся, и закричал:

- Мама!

А чего - и сам не знает. Просто хорошо.

Я стою, упираясь головой в бледное вечернее небо, украшенное шелком бежевых облаков. Под ногами течет могучая река. А на бескрайних заливных лугах Бог мечет драгоценности ягод, цветов и нас – людей.

Мы, люди, для Бога – ягода луговая. Возможно, и нас, как спелую клубнику, собирают ангелы, и это называется смерть.

Внук смеется в небо. Дочь улыбается в траву. Кем мы будем завтра?

Я понимаю, что телескоп Бога уже навсегда вложен в глаз. И я, глядя на внука и дочь, вижу их и тут, и в вечности и думаю, а будем ли мы собирать клубнику в Раю. И какого цвета глаза будут у Сони. И какой смех у Дениса. И как оно, вместо солнца будет Бог?

Что я могу сделать, если слышу над этими полями звон колокола рождения и смерти? Сегодня умерла моя подопечная молодая женщина, которую я причащал годами. Как я это выброшу из головы? Как мне не думать о том, что в этот вечер, когда мы стоим на коленях в лугах, для нее это будет самый лучший день в жизни, когда ангелы примут ее душу в небесном роддоме, укроют крыльями, а Отец поцелует ее и скажет:

- Здравствуй, дочь! Я ждал тебя.

Эта река, это небо, эти луга и эти ягоды как ноты в звуке небесного колокола жизни.

Я смотрю сам на себя, на реку, на солнце, расплющившееся у горизонта, и на месяц, поднявшийся высоко в небо, и думаю, что если бы я был Иисус Навин, то поднял бы руки к Богу и попросил остановить солнце.

Зачем еще что-то, когда мы стоим в сокровищнице Бога и берем все, что хотим - драгоценности, жизнь и даже счастье? А внук пускает стрелу в небо, про которое он ничего не знает, и смеется, потому что ничего не знает. Я улыбаюсь ему, потому что тоже ничего не знаю, кроме одного:

- Нам хорошо тут, Господи.

Священник Константин Камышанов