Пока печь прогорит, пройдет два часа. Пока воды наносишь, пока приберешься и обед приготовишь - уже дело к часу. Пол второго поехали в лес. А солнце уже клонится к вершинам елей. Так на первом часе золотой зари и входишь в примолкший заснеженный лес. Прошел в один конец, стал лес уже синим. А обратно уже как придется: под луной или полном мраке тяжелых туч.

В этот раз ночь застала при месяце.

По синему снегу, между черными деревьями, легли полосы теней и длинные лучи света. Вдали за сонными елями снег мерцает и вспыхивает. Кто его разберет, что это сверкает – глаза или снег. Тени перебегают, светлые пятна прыгают за дальние сугробы. Остановишься – полная тишина. Пойдешь – что-то пищит, хрустит, свистит, кашляет и падает. Встанешь – опять гробовая тишина.

В этот раз стал кричать ворон. Да как-то странно с хрипом, похожим на лай. Охотники потом объяснили – это кричала лиса. Их тут много. Много кабанов. В соседнюю деревню приходила рысь. А сам я осенью видел у дороги волка. Но волчьих следов я днем не видел.

В рюкзаке нож и фонарь. Да что в них толку, когда до деревни пять километров молчаливого, заснеженного, темного леса, в котором почти ничего не видно, кроме тропинки в снегу, едва белеющей под ногами, и лунных пятен среди сосен, елей и берез на болоте?

И стало страшно. Зачем я захожу в который раз так далеко, где и телефон не ловит? И туда, куда никому не сказал?

Сравнил: страшнее сейчас или в больнице в тяжелый час? Нет. Одинаково. Вспомнил, как в школе дрались и летел на войну. Один и тот же страх. Он не снаружи. Изнутри.

Это меня ободрило. Раз страх изнутри, а не из леса, значит, он из зацикленности на себе и детскости ума.

Когда человек все время думает о себе, он отрывается от Бога. Кажется, что все правильно думаешь, и кто про тебя подумает, как не ты сам? А душа боится. Ум в кураже, а душе страшно быть далеко от Бога.

Значит страх – это удаление от Бога.

Значит, страх – недоверие Богу.

Детскость ума - это не знать, кто такой Бог. Любовь к себе и детскость ума - начало страха.

Любой страх - это мое несовершенство в любви.

Стало стыдно и перестал бояться.

И лес показался чудо как хорош. А снег, ночь и месяц к лицу лесу. Сверкают искры в темноте, двигаются световые столбы по белым скатертям леса, скрипит зернистый снег под ногами. Жаль лисица умолкла. В ее голосе не было страха.

Священник Константин Камышанов