В этом простом сюжете о разрыве, покаянии и примирении было что-то вечное, что-то, что говорило к сердцу каждого. Эта история пробуждала чувства, которые трудно было себе объяснить, – смутный стыд, как будто воспоминание о чем-то дурном и старательно забытом, и одновременно – какая-то надежда на… На что? Лучше всего сказать: «на возвращение домой». А вдруг и в самом деле есть Дом? А вдруг и в самом деле есть Отец? Вдруг я действительно могу найти это место, по которому болит мое сердце, Дом, где меня любят и примут навеки?

Как-то я беседовал с христианином, который был миссионером в Китае. Он говорил, что многое в христианском вероучении казалось китайцам – людям совершенно другой культуры – непонятным и чужим. Но их глубоко трогала эта притча.

Как она трогает людей всех рас, языков и культур – потому что она говорит об общем нашем несчастье и общей нашей надежде.

Это притча об отношениях Бога и человека, причем не человека вообще, человека абстрактного, а вас и меня. Каждый из нас уходит от Бога – иногда семь раз на дню, забывая о Нем или игнорируя Его, находя себе более важные цели и интересы в жизни, чем служение Ему, – а Он терпеливо ждет нашего возвращения. Где-то и интернете я наткнулся на горькую, ироничную фразу: «Мои дети относятся ко мне как к Богу: почти никогда не делают того, что я говорю, игнорируют меня большую часть времени или даже делают вид, что меня вовсе нет, и зовут только тогда, когда им что-нибудь нужно».

Рассказ начинается с немыслимо хамской выходки молодого человека: он требует себе свою часть имения (то есть ту часть наследства, которую он бы получил после смерти отца). В любом обществе, особенно в таком сурово патриархальном обществе, к которому принадлежали слушатели Господа Иисуса, всё, что получил бы юный негодяй, – так это хорошую трепку.

Но отец ведет себя неожиданно – он безропотно отдает сыну часть имения. Слушатели Господа наверняка испытывали чувство неловкости, которое люди переживают, слыша о чем-то неприличном, нарушающем должное и ожидаемое в обществе поведение. Отец не должен был так себя ронять, он должен был поставить наглеца на место… Однако отец дает сыну возможность уйти из дома с богатствами, которые он накопил долгими трудами.

Юноша уходит, проматывает все отцовские деньги, и через какое-то время ему приходится пасти свиней. Для нас это, может быть, звучит и не так ужасно, но для иудеев свинья была нечистым животным, прикосновение к ней оскверняло. Чтобы пойти на такую работу, нужно было дойти до крайней степени падения и отчаяния – ничего более грязного и позорного и выдумать было нельзя. Но и эта работа, очевидно, не позволяла ему прокормиться – он хотел поесть хотя бы свиного корма.

Он «приходит в себя» – его гордыня сломана, он докатился до самого дна. Он решает попроситься хотя бы в работники к отцу. Отец выбегает ему навстречу – и оказывается, что всё это время, пока юноша гулял с блудницами, пока он пас свиней, пока в нем зрело решение вернуться, отец дожидался его, не успокаивался, его сердце болело за сына.

Судя по наличию работников, отец из притчи – почтенный землевладелец, семьянин, уважаемый член общества. От него все ожидают степенной походки, поведения, исполненного достоинства и сознания своей важности. Но отец не думает о том, что он роняет себя в глазах односельчан, – он бежит навстречу сыну и обнимает его.

Молодой человек ждет упреков, обличений, наказания и смиренно готов принять их – но отец дает нечто другое. Перстень на руку – и это не просто украшение: в древности перстень с вырезанным на нем именем владельца использовался в качестве официальной печати. Сын полностью восстановлен в правах, отец устраивает в честь его возвращения пир.

Чем недоволен старший сын? Он всё это время был честным и верным, послушным и почтительным. И где же пиры в его честь? Почему он не получает того же, что получил его блудный брат? Ведь это же несправедливо! Дурные люди – такие, как младший сын, – должны быть наказаны, хорошие – такие, как старший, – вознаграждены. Он живет по закону и огорчен тем, что закон явно не соблюден: отец не заставляет блудного сына поплатиться за свое поведение. Послушный сын обижен: «Может, я зря трудился? Может, и мне стоило вести себя тоже дурно, раз отец так радуется этому блуднику?»

Он пытается строить свои отношения с отцом на своих заслугах: «Вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего». У него есть что предъявить, на основании чего потребовать. Как фарисей из притчи о мытаре и фарисее, он тут в своем праве – не то что некоторые.

Он тоже любимый сын у отца, но его отношение мешает ему войти в эту пиршественную радость. Потому что радость нельзя заработать, нельзя потребовать как что-то свое, заслуженное – ее можно только смиренно принять и разделить с другими.

Пророк Исаия сравнивает Бога даже не с отцом, а с матерью: «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис. 49: 15).

Мать любит свое дитя не потому, что у него есть заслуги. Было бы смешно (и крайне неуместно), если бы ребенок стал чего-то требовать от матери на основании того, что он – хороший и послушный. Так не строят отношения с матерью – или с отцом. И тем более с Богом.

К Богу приходят так, как пришел блудный сын, – разбитыми и смиренными, ни о чем не торгуясь и ни на что не претендуя. Тогда мы и находим Дом, о котором болело наше сердце, – и мы находим Отца, Который кротко ожидал нас всё это время.

Сергей Худиев, сайт "Православие.ру"