Как часто бывает, что губы на молитве шепчут одно, а сердце влечется к другому. Мы просим Бога и Его святых угодников о спасении, об избавлении от грехов и страстей, а сердце волнуется от беспокойства – как бы не пропустить очередную серию любимого сериала или что-нибудь в этом роде.

И Бог-сердцеведец, к которому мы обращаемся со словами молитвы о насущнейшем для нас, о самом важном – видит, что то, о чем мы просим, не очень-то нам и нужно, или вовсе не нужно, и потому не наделяет нас благодатью Святого Духа. Ведь Он знает, что мы будем стараться использовать Ее для удовлетворения наших собственных страстей, поскольку благодать де повышает градус хорошего настроения.

Мы можем возразить, что вовсе так не думаем, но разве, порой, не вожделеваем этого в сокровенной глубине своего сердца? Ведь с хорошим настроением можно и художественный фильм с особым удовольствием посмотреть, и по телефону поболтать с воодушевлением, и со смаком отведать лакомого блюда, да мало ли что еще сделать привычно-утешительного, душевно-чувственного?

Конечно, стремление к стяжанию благодати Духа Святого не исключает возможности пользования вышеуказанными, и многими другими житейскими благами, умеренно и уместно, без пристрастия и с благодарностью Богу, но беда в том и заключается, что мы нередко ищем благодати Божией главным образом для житейского комфорта, чтобы к привычным земным благам приложилось бы еще и особое воодушевление, ниспосланное Свыше, чтобы вкушаемые нами житейские блага переживались бы еще более ощутительно, может быть и с пристрастием.

Без благодати речь бывает скудной, а с благодатью, думаем мы, можно очень даже блеснуть красноречием и, скажем, небрежно бросить в телефонную трубку: «Я вынужден манкировать это предложение». И когда о нас пойдет молва, что мы, дескать, наследники тургеневских традиций, – мы скажем в глубине своего сердца, удовлетворяя собственному тщеславию: «Да-а-а, конечно».

При таком внутреннем расположении мы не ищем в своих молитвах сердечного общения с Богом, как с живой Личностью, как с Благороднейшим, Достойнейшим собеседником, как с бесконечно любящими нас отцом или матерью.

Общение с Ним, которое бывает столь красноречивым и разнообразным на словах, на деле может оказываться формальным молитвословием, а по сути, сердечным скучанием на молитве и томлением о житейских временных благах.

Фото: СПбДА

Иногда же это не скучание и томление, а дерзкое докучание Богу из глубины сердца о земном и только земном.

Бывает, например, мы радуемся в храме за богослужением не тому, что стоим на службе Божией, а тому, что через пятнадцать минут она закончится и можно будет, вернувшись домой, разогреть макароны с котлетой и хорошо подкрепиться.

«Господи, спаси меня от грехов и страстей, но только не сейчас, а ближе к пенсии, а сейчас помоги мне удовлетворить моим обычным человеческим пожеланиям», – говорит наше сердце. А если мы уже достигли пенсионного возраста? «Все-равно, Господи, – шепчет сердце, – дай пожить, как я привыкло, чтобы испытывать привычные утешения и наслаждения, а спаси, избавь от пристрастий когда-нибудь потом, в неопределенном будущем».

Результатом такого нашего глубинного внутреннего устроения бывает то, что на молитве мы произносим в общем-то правильные слова – о насущном и главном, но они не западают в наше сердце, не вызывают в нем сочувствия, духовных переживаний.

Следствием же бывает то, что наше преуспеяние в духовной жизни совершается очень медленно, или вовсе не совершается. Часто мы топчемся на месте, отступаем назад, а наши просьбы о стяжании благодати (с тайной надеждой приспособить ее к удовлетворению повседневных потребностей), остаются без ответа. И хочется сказать – слава Богу, что остаются без ответа.

Вспоминается сказка А. С. Пушкина «О рыбаке и рыбке». В ней под образом старухи можно увидеть нашу духовно больную душу. А золотая рыбка — это и есть благодать Святого Духа. Очевидно, что если мы будем злоупотреблять отзывчивостью золотой рыбки, то есть Духа Божия, стараясь приспособить Его для удовлетворения наших земных, порой болезненно-эгоистических нужд, то неизбежно останемся у разбитого корыта.

И здесь уместно задать вопрос – а что может способствовать нам в молитвенной жизни, чтобы наша молитва стала правдивой: искренней и внимательной, чтобы произносимые нами слова о духовных благах вызывали сочувствие в сердце, привлекали бы к нам Исцелителя и Утешителя – Духа Святого?

Портал "Логосъ"

Именно Он, Дух Святой, в действиях Которого обнаруживается попечение всей Пресвятой Троицы о человеке, видя благое произволение человека, его стремление «не идти на совет нечестивых, и на пути грешных не стоять, и на седалище губителей не сидеть» (см.: Пс. 1,1), т. е. стремление хранить душу от вражеских прилогов, Своими целительными прикосновениями очищает от грехов, освобождает от рабства страстям, и вместе с тем доставляет ощущение Своего Божественного присутствия, Своей близости, утешает, умиротворяет.

Со стороны же человека забота о хранении себя в чистоте по душе и телу выражается в так называемом покаянном делании: в молитве против собственных грехов и страстей, в борьбе с грехами и страстями, поскольку именно они, эти нераскаянные грехи и страсти, препятствуют благодати Духа Святого войти в душу, просветить, обожить ее, доставить ей счастье, а лучше сказать, блаженство.

Какими словами мы можем возгревать в себе дух покаяния, то есть покаянное расположение по уму и сердцу, и тем самым способствовать оживлению своей души, освобождению ее от «окамененного нечувствия»? Например, такими: «Я духовно болен. У меня много грехов и страстей, которые не пускают в мою душу благодать Божию, лишают меня блаженства, полноты жизни в Боге и с Богом. Я сам себе помочь не могу. Не могу от них избавиться сам. Но Ты, Господи, мой Врач и Спаситель, Ты мне помоги, не так как я хочу, как желает мой ветхий человек, но как Тебе угодно». И здесь было бы уместным начать называть свои грехи, страсти по именам, как мы это делаем на исповеди, с чувством нерасположения, неприязни к ним.

Игумен Мелхиседек (СКРИПКИН)