Возникновение «Херувимской песни» относится к VI веку и связано с практикой торжественного перенесения евхаристического вещества – уже подготовленных для освящения хлеба и вина – с жертвенника на Святой Престол.
В древних православных храмах жертвенник находился не в алтаре, как теперь, а в отдельной комнате. Поэтому, дабы сама торжественная процессия перенесения Святых Даров не проходила через всё церковное здание в молчании, был написан специальный гимн, который мы теперь и называем «Херувимской песнью».
Божественную Литургию можно разделить на две основные части, которые предварялись Проскомидией:
1. Литургию оглашенных, на которой, главным образом, является чтение Св. Писания.
2. Литургия Верных, которая сосредоточена на евхаристическом единении всей Церкви со Христом. На Литургию Верных оглашенные – то есть, люди, готовящиеся к Таинству Крещения, но еще не прошедшие через него – не допускались. Таким образом, получается, что «Херувимская песнь» стоит как бы в начале богослужения (Литургии Верных), а не в середине, как мы привыкли считать.
Сам текст «Херувимской» необыкновенно поэтически красив и ёмок. При переводе его на русский язык возникают те же проблемы, как с переводом любого гениального поэтического текста с языка оригинала.
Например, Пушкина в Европе и Америке практически не знают только потому, что безумно сложно перевести его стихи с русского на любой другой язык, не потеряв мелодичности и самобытности Пушкинской поэзии. С «Херувимской песнью» нам повезло в этом смысле больше.
Изначально она была написана на греческом языке. Причем, язык этот был в самом зените своей славы и объема. Это был язык не только Гомера, Софокла и Аристотеля. Это был язык великих христианских философов и святых: каппадокийцев свв. Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Это был язык настолько изощренный, что изменение лишь одной буквы в философских понятиях коренным образом меняло весь смысл слова. Это был язык, в котором понятие «любовь» имело дюжину разных значений. Подобное мы встречаем, например, у эскимосов. Не удивляйтесь. Мы, живя в средней полосе России, говоря «снег» уже видим у себя в уме законченную картину. К этому слову «снег» по бедности языка приставляем прилагательное, когда нам требуется объяснить качество снега. Скажем, «колкий снег» или «мокрый снег». У эскимосов для описания каждого «снега» есть своё особенное слово. И таких слов девятнадцать. Наверное, если бы мы жили за полярным кругом, это тоже для нас было бы необходимостью.
Тем более, удивителен пример греческого языка, для которого жизненной необходимостью стала дифференциация философских и богословских понятий. Мы с вами часто обсуждаем богословские изыски? А греки V-IX веков не могли, по отзывам путешественников, разойтись на базаре, не обсудив, чем «единосущие» отличается от «подобосущия». Молочник и мясник жарко спорили о том, является ли Пресвятая Дева Мария Богородицей или Она родила не Бога, а только Христа, и стоит Её называть «Христородицей».
ryazeparh.ru
Вот на таком языке и в такой культуре родилась «Херувимская песнь». Нам повезло, что перевод её на славянский язык сделали сами Кирилл и Мефодий – не только святые люди, но и (как бы мы теперь сказали) гениальные лингвисты. Однако, чтобы теперь перевести её со славянского языка на русский, потребуется гораздо больше слов. Ибо те образы, которые были понятны людям раннего средневековья, для нас, людей ХХI века уже окутаны пеленой векового тумана. Однако, со славянского языка переводить гораздо проще, чем с греческого, не правда ли? Поэтому, я сначала приведу славянский текст, потом русский. А затем расскажу о поэтических образах, вложенных гимнографом в «Херувимскую песнь».
По-славянски:
«Иже херувимы тайно образующе,
И Животворящей Троице
Трисвятую песнь припевающе,
Всякое ныне житейское
Отложúм попечение.
Яко да Царя всех подымем,
Ангельскими невидимо дориносима чинми,
Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя».
В переводе на русский «Херувимскую песнь» можно озвучить следующим образом:
«Мы, словно таинственно изображающие херувимов, и воспевающие Животворящей Троице Трисвятую песнь,
Всякую ныне отлớжим житейскую заботу.
[отложим], чтобы поднять Царя всех, невидимо торжественно (копьеносно – в оригинале греческом) несомого чинами ангельскими.Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя».
В этой песни Святая Церковь призывает нас на земле уподобиться Херувимам, которые, предстоя Престолу Господа Славы, непрестанно воспевают его и славословят трисвятым пением: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф». Церковь призывает нас оставить все земные мысли и заботы, все «попечения», о чем бы то ни было земном; ибо в это время Сын Божий – Царь царствующих и Господь господствующих – грядет незримо во Святая святых Храма – Святой Алтарь, чтобы принести Себя в Жертву Богу Отцу во имя искупления нас грешных.
В библейском откровении о Боге парадоксальным образом сочетаются две истины. С одной стороны – Сущий неисповедим и несоизмерим с человеком. Он «пребывает во свете неприступном», Его мысль непохожа на мысль смертного, природа его – «опаляющий огнь». С другой стороны – Он близок к людям, которых возлюбил, и сопровождает верных в их скитаниях по земле.
При пророке Моисее символом этой близости был священный Ковчег, украшенный фигурами крылатых существ – Херувимов. Кто такие херувимы? Херувимы – тварные духовные космические силы, сущности-силы, сослужащие Богу. А ковчег – служил зримым изображения Престола Божия – Трона Незримого. О близости Богу напоминали огромные изваяния тех же Херувимов в Иерусалимском Храме и их изображения на завесах "Святая Святых" - Девира. В видении пророка Иезекииля, небесный ковчег, несомый херувимами, служил утешением «остатку» праведных, живших в изгнании после разрушения Храма вавилонянами. Бог не покинул свой народ, Его колесница, как писал Иезекииль, следует за Ним в чужую языческую страну. После гибели Храма Он Сам становится «святилищем» для верных.
Эти библейские прообразы оживают в новозаветной Литургии. Как некогда херувимы влекли колесницу Божию, так и ныне Церковь, вознеся на престол хлеб и вино Евхаристии, исповедует присутствие Христа на путях её исторического странствия.
Слова славянского варианта: «ангельскими невидимо дориносима чинми» нам сейчас понять сложно. Но, как ни странно, славянский язык более понятен, чем, если бы мы прямо перевели с греческого языка эту фразу. Получится еще непонятнее: «чинами ангельскими незримо на копьях несомаго». Неужели «Царя всех» подымают на копья? Или получается, что Ангелы пронзают его копьями (мы знаем выражение «поднять на копья» - средневековые воины вчетвером или впятером пронзали копьями врага, а затем, подняв его на них, швыряли в противника для его деморализации)? Нелепица какая-то получается.
На самом деле, «Царь всех», дориносимый или «копьеносимый» возводит нас к другому образу, который был дорог и знаком каждому византийцу или римлянину эпохи императоров.
Высшей воинской почестью, высшим признанием полководца было то, когда его солдаты, после одержанной победы, клали на копья щиты и на этих импровизированных «носилках» поднимали полководца над своими головами, торжественно пронося его среди всеобщего преклонения и ликования. «Рекс император! Славься, Вождь!», - кричали они. Если же полководец в битве погибал, то его тело также, но уже в скорбном молчании несли на копьях, укрывая бережно щитами до место последнего упокоения. Так возникла всем знакомая поговорка солдата: «Я вернусь на щите или под щитом».
ryazeparh.ru
Так вот, Христа Ангелы несут, как своего Владыку – «на щите». И этот образ в Римской (Ромейской) Империи был ярким, зримым и очень сильным. Есть и другое прочтение: Царь грядет "в окружении копьеносцев" - почетной стражи с копьями.
Так или иначе, но поэт, написавший «Херувимскую песнь» был не просто мастером слова, но еще и гением, заставляющим слушателя думать. Куда и зачем несут или ведут так торжественно Ангелы Императора-Христа? Его сопровождают как Жертву Богу Отцу. Мы Его распяли и убили нашими грехами. Бог воскрес из мертвых. Мы ни на йоту не достойны Его. Но Он – как хлеб и вино – входит в нас и просто во Своей Любви, даром, не помня зла, берет нас за руки и ведет вместе с Собой в радость и свет Бога Отца и общение Святаго Духа. Перед тайной Св. Евхаристии, которая должна совершиться, поэт замолкает. Но наше сердце горит и благоговеет. Вот, что значит настоящая поэзия: мы плачем не над словами, а над тем, что между слов.
Но что происходит в алтаре во время того, как хор поет «Херувимскую песнь»?
Первое, что надо сказать – перед пением «Херувимской» отверзаются Царские Врата. Поэтому хор поет, так называемое, «большое» Аминь: ведь священнику требуется некоторое время для того, чтобы обернуться, открыть Врата, поклониться народу и снова повернуться к Престолу.
Спешки на богослужении быть не должно, поэтому всё происходит чинно и благоговейно. Хор также неспешно и благоговейно начинает петь «Херувимскую песнь». Напевов у неё очень много. Это мелодии народно-церковные – так называемый, обиход, или мелодии вдохновленных текстом композиторов: от самых простых до очень сложных, требующих огромных соборных хоров. С народно-обиходными мелодиями бывали казусы. Например, в 60-е года XIX века одно из постановлений Священного Синода настоятельно требовало от Вологодской епархии прекращения пения «Херувимской песни» на мелодии «Эй, дубинушка, ухнем». Но такие случаи – редкость, потому что общецерковное, общеприходское чутьё обычно безошибочно «бракует» подобные «перегибы» и без вмешательства высшего церковного начальства.
Но вернемся к тому, что происходит во время пения «Херувимской песни» в алтаре. Итак, Царские Врата открыты. Антиминс – плат с мощами, необходимый для совершения Литургии – открыт. В нашем храме священник служит без диакона. Поэтому дальше я буду рассказывать вариант одиночного служения священника.
На Литургии священника можно уподобить Моисею. Он ведет людей за собой, возносит их дух вслед за своим горящим верою духом к Богу. Отсюда общий характер молитв священника за Литургией. Эти молитвы, от которых до слуха молящихся долетают только возгласы, всегда говорят о «нас», а не о «мне». «Тебе славу возсылаем» - не от себя он это говорит, а имея в виду, что «мы собранные здесь» возсылаем Богу славу, честь, поклонение и благодарение. Таковы все молитвы Литургии. Они приносятся Богом священником от лица всех и «за вся». Все, кроме одной. Это молитва «Херувимской песни».
Молитва «Херувимской песни» обращена не к Богу Отцу, что обычно для Литургии, а лично к Иисусу Христу. И приносятся она священником о себе самом, из глубины своей немощи и личного недостоинства. Это – единственная во всем чине Литургии по-настоящему «тайная» - личная молитва, достойная того, чтобы читать её всегда шепотом, по памяти, про себя. И желательно – со слезами.
Священник читает особую молитву, написанную в VI веке Василием Великим:
«Никто из связанных плотскими влечениями и наслаждениями недостоин приступать или приближаться к Тебе, или служить Тебе, Царь Славы, ибо служение Тебе - велико и страшно и для самих Сил небесных; но однако Ты, по неизреченному и безмерному Своему человеколюбию, непреложно и неизменно стал Человеком и Первосвященником нашим, и священнодействие этого общего служения и безкровной жертвы передал нам, как Владыка всех; ибо Ты Один, Господи Боже наш, владычествуешь над всем небесным и земным, Ты - на престоле херувимском носимый, серафимов Господь и Царь Израилев, (только) Один Свят и во святых почивающий.
Посему прошу Тебя, единственного благого и благосклонного: воззри на меня, грешного и непотребного служителя Твоего, и очисти мою душу и сердце от нечистой совести, и силою Святаго Твоего Духа соделай меня способным, облечённого благодатью священства, предстоять пред святым Твоим престолом и священнодействие святого и пречистого Твоего Тела и драгоценной Крови совершить.
Преклонив главу свою, к Тебе приступаю, и молю Тебя: не отврати лица Твоего от меня и не извергни меня из числа служителей Твоих, но благоволи, дабы мною, грешным и недостойным рабом Твоим, принесены были Тебе Дары сии.
Ибо Ты - приносящий и приносимый, принимающий и раздаваемый, Христе Боже наш, и Тебе славу воссылаем, со безначальным Твоим Отцом, и всесвятым и благим и животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь".
Портал "Логосъ"
Вот какая высокая планка ставится для нас верующих и живущих во Христе: быть не рабами похотей и сластей, а быть друзьями Божьими, по слову Спасителя: «Не рабами называю вас, но друзьями».
Далее священник в этой молитве просит, чтобы носимый на престоле Херувимском Господь очистил его душу и сердце от совести лукавой и удостоил его священнодействовать Святое и Пречестное Тело Его и Честную Кровь.
Священник воздевает руки горе´ и начинает читать первую половину «Херувимской песни». Если бы диакон был рядом, то он бы подхватывал её с начала второй части: «Яко да Царя», но так как его нет, священник дочитывает «Херувимскую» до конца сам. Затем повторяет её снова и снова.
По своей сути молитвы на «Херувимской песни» и она сама являются заключительным аккордом Проскомидии. Литургическое вещество – хлеб и вино – «предлежащие дᾴры сии» - готовы к Тᾴинственной встрече со всеосвящающей силой Божией, которая претворит их в Тело и Кровь Господни. Человеку иногда требуется остановиться перед лицем Тайны, благоговейно помолчать и помолиться. Для этого нам и дается «Херувимская Песнь».
Затем священник берет кадильницу, и Алтарь наполняется зримым и ощутимым символом нашей благоговейной молитвы – ароматом ладана: «Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою». Этих слов псалмопевца Давида в этот момент Богослужения не звучит, но они всегда в нашем сердце.
Священник с благоговением целует святой Престол и антиминс и отходит к Жертвеннику, на котором стоят покрытые покровцами Чаша и Дискос.
В наше время Великий Вход составляет одну из торжественнейших частей Божественной Литургии, и в сознании большого числа верующих ему придается значение, может быть, даже большее, чем самому моменту Евхаристии, когда поётся хором «Милость мира»; когда наступает момент приложения Св. Даров. Но, на самом деле, как уже было сказано, Великий Вход – это есть только остаток когда-то торжественного и всенародного приношения вещества для Евхаристии.
Что же происходит, когда иерей отошел к Жертвеннику?
Он кадит Дары, молясь про себя: «Боже, очисти мя грешного». Далее, священник берет возду´х, которым покрыты оба сосуда – Чаша и Дискос – и полагает его на левое плечо, со славами 133 псалма: «Возьмите (поднимите) руки ваша во Святая и благословите Господа». Потом берет в руки Дискос и Чашу и выходит из Алтаря северными вратами. Впереди него следуют свещеносцы. Выйдя из Алтаря, он становится лицом к народу и произносит поминовение: «Великого Господина и Отца нашего…». Поминовение у нас весьма обширное. В традиции РПЦ (МП) священник поминает Патриарха, епархиального архиерея, воинство, ктиторов, благоукрасителей святого храма, поющих, и, наконец, «всех вас, православных христиан». В царское время священство обязано было поминать поимённо всех членов Царской Фамилии, что делало Великий Вход еще более продолжительным.
Войдя после поминовения в Алтарь, священник ставит на Престол Чашу и Дискос слева от неё. Снимает покровцы и кладет их на левый и правый углы Престола. Большой Возду´х укрывает и Чашу, и Дискос вместе. Затем, произнося погребальные тропари Великой Пятницы «Благообразный Иосиф, с древа снем Пречистое Тело Твое… во гробе нове положив…» и другие, священник кадит стоящие на Антиминсе Дискос и Чашу.
ryazeparh.ru
Что изображено на Антиминсе? Погребение Спасителя. И вновь видно символическое значение Великого Входа: мы как бы заново переживаем погребение Спасителя. Внесение Хлеба и Вина в Алтарь – внос Тела Самого Спасителя во Гроб. Каждение – помазание Иосифом и Никодимом Тела Господня. А возду´х, которым покрывают оба сосуда – тот камень, которым был привален вход во Гроб.
После поставления Cвятых Даров закрываются врата и задёргивается завеса. Как после погребения – Тело Спасителя было покрыто мраком Тайны до рассвета Воскрешения, так сейчас Чаша, Дискос и Антиминс укрыты покровом Тайны. Как преобразилось тленное в бессмертную Тайну? Так, и как претворяются хлеб и вино в Тело и Кровь – тайна. И никогда человеческому уму не постичь её. Мы можем лишь стоя «со страхом и трепетом» с благоговением «молчать» перед Великим Таинством Евхаристии.
Остается сказать несколько слов. Знакомая нам всем «Херувимская песнь» - «Иже Херувимы…» поется не всегда. В Великую Страстную Субботу поётся другое песнопение:
«Да молчит всяка плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет: Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным.
Предходят же Сему лицы ангельстии со всяким началом и властию: многоочитии Херувимы и шестокрилатии Серафимы, лица закрывающие, и вопиюще песнь: Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя».
В в Великий Четверток поётся знакомое всем нам по «Последованию ко Святому Причащению» песнопение:
«Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя прими: не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам яко Иуда. Но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем».
Александр Ильинский