Например, пару лет назад мы с мужем-священником в качестве людей «пишущих» пришли в одно молодежное православное сообщество беседовать о церковной публицистике. Супруг провел меня в аудиторию, пошутив, что он в нашей паре будет за косноязычного Моисея, а мне хотел бы предоставить слово, как более говорливому «Аарону». И вот, мы пообщались с православными юношами, будущими миссионерами, разошлись и уже забыли о встрече…

А потом на службе в каком-то храме к мужу подошел парень-алтарник, один из участников беседы.

Покровительственно взяв под локоток, «юноша бледный со взором горящим» отвел моего супруга в сторонку (кто представляет рост-выправку-бороду отца Димитрия, тому должно стать уже смешно). А дальше больше — молодой человек вежливо, но серьезно сообщил отцу Димитрию:

– Мы тут обсудили с ребятами: вы, батюшка, неправильно ведете себя с матушкой, как подкаблучник. Вы же неплохой священник, мы вас уважаем, но так нельзя, это соблазн для паствы!

Когда отец Димитрий рассказал мне сей дивный анекдот и мы вдоволь отсмеялись, то стали гадать, что же так «соблазнило» молодых людей. Может, «западническая» галантность, с которой он мне после встречи пальто подавал? Или «роль Моисея»? Мы решили, что, наверное, последнее. Вероятно, встречу с «батюшкой и матушкой» молодые люди представляли более эпично: суровый бородатый батюшка должен был пламенно вещать, постукивая туфлей по столу, а его супруга в платочке «в нахмурку» – почтительно стоять за спиной, не дерзая присесть от избытка почтения.

Это было эффектное подтверждение того печального факта, что в головах некоторой части православного мужского сообщества, пусть не очень большой (но все же), до сих пор живет какой-то полуанекдотический образ извращенного «патриархата». И «патриархат» такого типа родом не столько из христианства, сколько из традиционного уклада древневосточных деспотий. А на дворе – давно не 1990-е, когда еще можно было списать любую карикатуру на нехватку книг и церковного образования.

Но смеяться над подобным анекдотом можно только до тех пор, пока такой юноша не женился и не начал «туфлей по столу» бороться за имидж «православного патриарха» из собственных фантазий. Еще лет 40 назад это стало бы рождением несчастливой семьи, недостойной высокого звания «осколка рая» – а именно таким «осколком», заповедником любви должна быть в идеале христианская семья. Но спустя время «патриарх» мог бы повзрослеть, поумнеть и поумерить гордыню, семья могла бы прийти к своему идеалу (а могла бы и не прийти). Сегодня же и вовсе никакой семьи у него просто не останется: юный патриарх не успеет повзрослеть и пересмотреть свои взгляды до того, как жена его просто сбежит. Ведь женщина, в свою очередь, сегодня находится под влиянием «абьюзивной парадигмы», то есть готова в любой глупости и инфантильной агрессии видеть сразу абьюз (семейное насилие) и спасаться бегством. Иногда, впрочем, не зря.

Как сделать, чтобы было по-другому? Чтобы юные христиане строили свои семьи как красивую иллюстрацию слов Господа «Нехорошо быть человеку одному», а не как поле битвы «кто кого первый возьмет под каблук»? А вот с этим сложно.

Свежий пример той каши, что варится порой в головах верующих мужей, – реальный вопрос священнику в соцсети: «Могу ли я применить силу ради христианского наставления жены? По-хорошему она не понимает».

Священник ответил такому «наставнику»: «Христианское наставление свершается терпеливо и с любовью, а не грубой силой. Жена не раба ваша, а богоподобная личность и мать ваших детей, доверившаяся вам для пожизненного о ней и о чадах ваших попечения и заботы. Гнуть её мнение на свой лад можно, но бережно, добрым словом, чтоб не сломалась. В этих вопросах ‟не понимают”, если не хотят понять, а от вашей грубости желания склоняться навстречу вашим инициативам у неё не прибавится».

Но отвечающий – монах, игумен монастыря, и я прекрасно понимаю, что вопрошавший, скорее всего, скажет себе: «Да у него просто нет жены, ничего-то он не понимает!» И пойдет искать себе советчика из числа каких-нибудь психически травмированных жизнью со «злой женой», который ответит ровно то, что от него хотят услышать.

Поначалу я вынашивала идею – сделать, в пику подобным умонастроениям, серию интервью со счастливыми священническими семьями, – но мало преуспела. Насколько легко монахи и целибатные клирики дают советы о семейной жизни, настолько тяжело уговорить семью поделиться «рецептом» счастья. Молодые и «необстрелянные» еще согласны давать интервью, а с возрастом многих накрывает смиренное «я знаю, что ничего не знаю». А еще люди боятся искушений. Тут действительно возможно «двойное комбо» после публикации: и дух тонкого тщеславия нет-нет, да подкрадется, отравляя семейное спокойствие, и вообще, для лукавого большая победа и амбициозная цель – разрушить семью, на которую уже начал кто-то равняться.

Получается, часто адекватные, мудрые и любящие друг друга люди отказываются от публичности наотрез, либо соглашаются, но скромничают, и как таковой информации выдают достаточно немного. Причем особенно мало информации о преодолении неизбежных трудностей и о «притирке» первых лет совместной жизни, поскольку счастливая семья со временем просто забывает про эти трудности.

Ну и, конечно, любое интервью, любая современная телепередача о христианской семье иными ревнителями «древнего патриархата» воспринимается скептически, в стиле: «Все они модернисты, а вот то ли было раньше»! Но что было раньше? При внимательном рассмотрении концепции мужского «ультрапатриархата» становится понятно, что речь отнюдь не о «древнем идеале, заповеданном предками». Речь, скорее, об идеалах определенной социальной прослойки прошлого, самой необразованной.

Мне нравится остроумная мысль, что современные неофиты чаще всего христианство ассоциируют с крестьянством. А значит, заимствуют именно крестьянские моральные нормы и бытовые обычаи. Именно в этой среде было нормально «ломать жену об колено» и прочие прелести безбожных отношений с ближними, хорошо отраженные в русской литературе (из страшного могу рекомендовать чеховскую повесть «В овраге» или «Юдоль» Лескова). Это в целом понятно – когда речь о банальном выживании, не до сантиментов с идеалами. Но даже здесь – речь не о крестьянстве вообще: оно было весьма неоднородно, хотя именно в крестьянской среде в силу недостатка образования максимально долго сохранялись и процветали языческие суеверия. Кстати, не только на Руси: слово «поганый» в значении «языческий» пришло к нам, вероятнее всего, из Рима, ведь на латыни «язычник» («паганус») – это просто наименование земледельца.

А поскольку после революции нашу страну ждала «социальная однородность» с равнением на понижение, то и нормы внутрисемейного общения тоже стали весьма однородными – по нижней границе нормы, скажем так.

А как выглядела счастливая христианская семья в образованных слоях общества? У нас есть пример святых Царственных мучеников, но давайте специально обратимся к ситуации социально более к нам близкой. Возьмем семью священника и его жены, воспитанных в дореволюционной образованной, но небогатой среде, оставивших нам свидетельства действительно счастливой и богоугодной жизни. Например, семью протопресвитера Александра Шмемана.

Конечно, «ультрапатриархальный» читатель и тут волен воскликнуть: «Да он модернист!», но не всё так просто. Для религиозной и культурной среды Америки, в которой отец Александр служил большую часть жизни, он был более чем консервативен – это во-первых. В отношении семейных ценностей и «женского вопроса» он был бесспорный традиционалист. Жена же его, Ульяна из рода Осоргиных, была прямым потомком святой праведной Иулиании Лазаревской (Осоргиной). Род ее на протяжении веков сохранил церковность самую истовую, религиозную жизнь глубокую и пронизывающую все сферы существования.

И Александр, и Ульяна родились в Европе в семьях дворян-эмигрантов, были воспитаны в дореволюционной православной традиции. В мемуарах Ульяна многократно вспоминает, каким восторженно-рыцарским было отношение ее отца к ее матери, как нежно любил он детей. Её детство прошло в бедности и нестабильности эмигрантской жизни, но бедность эта никоим образом не озлобила родителей, и воспоминания детства Ульяны Шмеман – воспоминания о бесконечной любви, радости и свободе.

Эта атмосфера любви и доверия, с детства воспринятая в семье, помогла Шмеманам и в собственную семью сразу же привнести дух взаимного доверия и свободы, которые отражены в мемуарах Ульяны Шмеман «Мой путь с отцом Александром» и в её сборнике «Радость служения».

Была ли семья отца Александра патриархальной? В евангельском смысле – да. Их молодые годы прошли в оккупированном немцами Париже, затем состоялся сложный переезд с маленькими детьми в Америку – в бытовом плане это был переезд «в никуда». Хорошо видно, что Ульяне как женщине пришлось много смиряться с бытовыми трудностями, но что пастырское служение супруга она всегда ставила выше всех этих трудностей. В дневниках отца Александра видно, как много он думал о жене, поддерживал и сочувствовал ей, как много у них было самого близкого общения и как прислушивался он к её мнению. Когда бытовая сторона жизни наладилась, а дети подросли, супруга отца Александра много работала, и еще на ее плечи ложился прием бесчисленных чад, коллег, соратников и почитателей её мужа. По воспоминаниям детей, она несла свое служение с радостью и вдохновением. При этом сама себя она с некоторым сожалением называла человеком авторитарным, а у отца Александра в дневнике есть забавная запись о том, что «счастливые мужья – подкаблучники».

Правда, из мемуаров понятно, что в семье её «авторитарность» выражалась в том, что Ульяна чаще супруга брала в свои руки инициативу по выбору кафе для ужина вдвоем или маршрута для совместной прогулки. А его авторитет проявлялся, например, в решении переехать за океан и уговорить на этот переезд жену, которой, кстати, пришлось за океаном оставить и родителей, и всю мало-мальски родную среду. Но они были счастливы, единодушны и сознательно берегли всю жизнь свое единодушие. Думаю, из описанного следует, что с точки зрения «древневосточной деспотии» эта семья была «недостаточно» патриархальной, поскольку никто никого «об колено» не ломал и «знать свое место» не требовал.

***

Что ж, если этот пример выглядит недостаточно авторитетно для тех, кто верит, что патриархат – это про агрессию и властолюбие, обратимся к более древнему представителю Церкви – святителю Иоанну Златоусту. Его взгляды на семейный вопрос недавно прекрасно систематизировала Анна Сапрыкина. Мне же остается привести лишь пару совершенно исчерпывающих цитат. Вдруг кто-то из «юношей бледных со взором горящим» сочтет хотя бы святителя достаточно авторитетным толкователем евангельского семейного идеала:

«И вам, мужья, скажу: никакой проступок не должен вынуждать вас бить свою жену. Что я говорю – жену? Благородному мужу непозволительно бить даже служанку…

Подлинно, крайне беззаконно – сообщницу жизни, издавна разделяющую твои нужды, позорить, как рабыню. Такой муж, если только можно назвать его мужем, а не зверем, по моему мнению, равен отцеубийце и матереубийце… не крайнее ли безумие оскорблять ту, для которой Бог повелел оставлять родителей? …Жена, скажешь ты, поступает дерзко? Но вспомни, что она – жена, слабый сосуд, а ты – муж. Ты для того и поставлен над ней начальником и главой, чтобы сносить слабость подчиненной».

«Хочешь, чтобы жена повиновалась тебе, как Христу повинуется Церковь? Заботься и сам о ней, как Христос о Церкви… Он (страдал за Церковь), отвращавшуюся от Него и ненавидевшую Его…».

«…общницу жизни, мать детей и виновницу всех радостей нужно привязывать к себе не страхом и угрозами, но любовью и расположенностью. Что за супружество, когда жена трепещет мужа? Каким удовольствием может насладиться муж, который сожительствует с женой как с рабой, а не как со свободной?»

Насилие и бессмысленное властолюбие – это та часть жизни, в которую человек сознательно не захотел пустить Христа

Приведенных отрывков, думаю, достаточно, чтобы опровергнуть ряд мнений, будто бы именно религия и Церковь «провоцируют» семейное насилие в религиозных семьях, и всё зло «от патриархата». Нет, насилие, неуважение и бессмысленное властолюбие – это та часть жизни, в которую человек сознательно не захотел пустить Христа, предпочитая руководство собственной гордыни в построении «патриархата» таким, как диктуют его страстишки и «детские психотравмы». При этом заметим, что идеал добровольного (по любви и благодарности) подчинения воли жены воле (благой воле!) мужа святитель Иоанн не отменял. Это про патриархат без кавычек – такой, каким он должен быть, чтобы не стать печальной карикатурой.

Елена Фетисова, pravoslavie.ru