В 1994 году на пасхальной неделе ко мне обратились сотрудники Первого канала (Останкино) и попросили, чтобы я произнес проповедь на телевидении. В субботу перед Фоминым воскресеньем меня пригласили с студию, запись прошла по мнению сотрудников телекомпании успешно – им понравилось, и они предложили произнести проповедь и в следующее воскресенье. Я ответил, что постараюсь. И понял, что потом эти просьбы могут быть продолжены, поэтому сразу решил свои проповеди выстраивать в виде цикла, чтобы из одной темы вытекала другая.

И в эти первые две недели я размышлял вот о чем: а на каком языке я должен разговаривать с аудиторией?

Ведь меня все слушают – и верующие, и неверующие. А в том время неверующих людей было гораздо больше, чем сейчас, и даже терминология для многих была непонятна. И одновременно это могла быть очень интеллектуально-просвещенная публика, причем с атеистическим воспитанием.

Я на нее должен ориентироваться? Наверное, да. Ведь было важно, чтобы в сознании этих людей возникала какая-то мировоззренческая альтернатива. И это, кстати, было одной из главных побудительных причин начать выступать на телевидении. Но с другой стороны, я понимал и другое: появляется епископ на экране, в субботу, и верующие люди тоже будут смотреть. А это могут быть совершенно разные люди – пожилые женщины, среднего возраста люди, возможно, кто-то из молодых, более воцерковленные или не очень воцерковленные.

Но потом подумал: стоп, а мусульмане – они что, смотреть не будут? Конечно, будут смотреть. А иудеи будут выключать телевизор? Да нет, многие тоже будут смотреть. Так вот на каком же языке разговаривать со всей этой публикой?

Потом перекрестился и решил: буду говорить, как могу.

Вот на этом языке я и разговариваю с публикой. Главное – больше искренности, правды, честности. И тогда люди будут не только интеллектуально воспринимать, они будут чувствовать ваше настроение, а это самое важное. Чтобы не только умом, но и сердцем нам передавать христианское послание нашим ближним.

Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл