Попробуем вдуматься в само словосочетание. Очевидно, что люди грешат всегда, вопрос лишь в степени распространения греха и его «нормальности» для общества. И даже в самый светлый период истории нашей страны Русь в лице её жителей не была полностью безгрешна или праведна. Поэтому Русь «свята» скорее в библейском смысле этого определения: она особенна, уникальна, необычайно близка Богу.
Когда-то русский философ В.С. Соловьев отметил: «Национальная идея — это не то, что народ думает о себе во времени, а то, что Бог задумал об этом народе в вечности». Именование Руси святой несет в себе значение как раз некой божественной задумки, которая не ограничивается временем.
В чём особенность распространения православия на Руси? В быстром и сердечном принятии христианства, полной самоотдаче, расцвете монашества. Дикая языческая страна откидывает идолопоклонство и становится через малое время насквозь христианской и через несколько веков претендует на роль хранительницы мирового православия, что само по себе как минимум примечательно. Очевидно, что Святая Русь – самоназвание, выражающее народные чаяния и имеющее историософскую глубину. Когда это название появилось, определенно сказать сложно, возможно, оно стало употребляться уже в XIII веке.
В литературных памятниках эпохи Средневековья словосочетание встречается, например, в сочинениях старца Филофея и князя Андрея Курбского. Не вдаваясь в подробности филологического спора, следует заметить, что старец Филофей, назвавший великого князя Василия браздодержателем святой и великой Руси, как нельзя лучше подходит на роль теоретика этого понятия, ведь он считается автором концепции Москвы как Третьего Рима.
Если не рассматривать саму теорию подробно, можно свести её к следующей формулировке: два Рима пали, Третий – Москва – стоит, а четвертому не бывать.
Россия – православное вселенское царство, наследница Рима и Константинополя как центров мирового христианства. Концепции Святой Руси, Москвы как третьего Рима или как Нового Иерусалима не тождественны, но несут единый нравственный смысл. Концепция не просто религиозно-политическая, а даже эсхатологическая, т.е. устремленная в конец времен. Россия в ней выступает как орудие в руках Божиих в деле мироправления.
Справедливости ради, идеи об особенной миссии России появились до Филофея. Например, тексты XV века называют страну богопросвещенной, а её великого князя – богоизбранным. Итак, будем считать, что Русь провозглашается святой примерно с XVI века. Примечательно, что старец Филофей в одном из посланий пишет об определенных условиях того, чтобы Москва была третьим Римом, таких, как верное наложение крестного знамения, покровительство Церкви, борьба с содомией. В частности, он завершает послание предостережением: «И если хорошо урядишь свое царство – будешь сыном света и жителем горнего Иерусалима, и как выше тебе написал, так и теперь говорю: храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать. И твое христианское царство другим не сменится…».
Таким образом, такую миссию надо заслужить, это не окончательное определение Бога и, конечно, не избрание прежде век, а призвание к благочестивой жизни, ради которой и может быть дарована высокая честь. В этом нравственный аспект теории.
Вообще концепции Святой Руси, Москвы как третьего Рима или Москвы как Нового Иерусалима если не тождественны по сути между собой, то очень близки, они однонаправлены, обусловлены одними и теми же ценностными ориентирами. Их мы можем назвать различными выражениями русской идеи. Рассмотрим это понятие. Само по себе оно весьма дискуссионное, и очень многие исследователи пытались дать свое определение.
Не дерзая дать свое исчерпывающее определение, остановимся на том, что русская идея – система ценностных представлений, объединяющая людей с русским самосознанием.
С XV века такая идентичность ставит перед собой задачу стать единственным хранителем и защитником мирового православия в качестве Святой Руси, затем эти, в сущности мессианские, идеи оформляются старцем Филофеем. На первом месте здесь не политика, а религиозность, и последняя определяет первую. Важно отметить, что эти идеи формируются во время, давшее Церкви множество святых, во время всеобщего стремления к святости, бывшей неоспоримым идеалом, а не абстрактным понятием, к которому не нужно стремиться в силу его недостижимости или ненужности. Русский философ В.С. Соловьев называл концепцию Святой Руси именно нравственно-религиозным идеалом.
Также стоит обратить внимание на то, что русская идея направлена не просто на преобразование России, внутрь страны, а на весь мир, масштаб русской идеи нельзя назвать иначе как вселенским, она не сводится только к национальному. В этом вопросе ошиблись старообрядцы, отторгнув от себя не только инославный, но и православный мир и выпятив вперед национальную самость, в результате чего их русский мир сужается сначала до России, а затем до отдельных общин, исповедовавших «правильный» обряд.
Показательно, что у Филофея будущее славно, мы ожидаем Второго пришествия, а старообрядческие учителя сосредотачивают внимание на антихристе. Помимо этого, по меткому выражению русского религиозного мыслителя священника Георгия Флоровского, у старообрядцев Царствие осуществлялось скорее в царстве, чем в Церкви. Русский религиозный мыслитель С.С. Аверинцев отмечал: «Святая Русь – категория едва ли не космическая. По крайне мере в её пределы вмещается и ветхозаветный Эдем и евангельская Палестина».
Вернемся в XVI век. До этого столетия русские князья считались с церковной иерархией. Церковь имела определенную независимость от государства, митрополит мог вести самостоятельную политику. Но эта независимость постепенно начинает сходить на нет. То, что для старца Филофея было задачей, в сознании правителей превращается в реальность. Невероятно высокая по своему дерзновению идея ошибочно кажется им данностью. Русские государи представляют себя теми самыми вселенскими христианскими царями, имеющими божественную санкцию на свое правление. И с XVI века великий князь, а затем уже царь, начинают требовать от Церкви подчинения.
Например, Василий III хотел жениться во второй раз и требовал на то церковного благословения, в ходе чего давил на митрополита. При нем митрополит Московский Варлаам отправился в ссылку. Иван Грозный совсем не церемонился, легко смещал неугодных иерархов, а ссыльный митрополит Филипп вообще был задушен, что очевидно не могло произойти без санкции государя.
Вместо покровительства, о котором писал старец Филофей, государство постепенно пыталось подчинить Церковь себе. Даже в противостоянии Алексея Михайловича и патриарха Никона тот же отец Георгий Флоровский видит не попытку Церкви подчинить государство, не попытку Никона стать православным Папой, а напротив – «наступление империи». Окончательно этот процесс завершается при Петре I, когда вместо патриарха Церковь начинает управляться Святейшим Синодом и становится как бы духовным министерством, строго подчиненным императору.
В документах той эпохи в отношении Церкви мы можем встретить бездушное выражение: «ведомство православного исповедания». Церковь, которая должна была служить проводником, становится инструментом. По мнению русского философа Н.А. Бердяева, эта метаморфоза представляла собой «духовный провал» идеи Москвы как Третьего Рима, связанный со смещением фокуса на имперское могущество.
Сейчас многие люди с теплотой говорят об имперской эпохе в противовес советской, часто для них Святая Русь – некое светлое прошлое. Эта позиция близка славянофильской. Но, как мы видим, выделить хронологические рамки реально существовавшей «Святой Руси» на практике невозможно. Западники, напротив, говорили об осуществлении некой миссии в будущем.
И всё же, когда мы говорим о Святой Руси, правильнее было бы иметь в виду именно концепт, идеал, задачу, которая не находится ни в прошлом и ни в будущем, но может быть целью наших трудов здесь и сейчас. По меткому замечанию исследователей С.Н. Кочерова и О.Н. Парилова, русская идея проявляется в истории, но не совпадает с ней. В.С. Соловьев писал: «Всякий вправе желать, чтобы Россия была солью земли и царством святых». Задача эта для всех тех, которые считают этот идеал ценным, т.е. разделяют русскую идею, что уничтожает временные, географические и национальные рамки.
В этой связи полезно упомянуть дискуссию о русском мире, инициированную в августе этого года архиепископом Зеленоградским Саввой (Тутуновым), который определяет русский мир как «духовную и культурную общность всех тех русских или нет людей, живущих в России или нет, которые любят русскую культуру и историю, знают или уважают русский язык, разделяют русские духовные идеалы, являются православными или относятся к Православию с почтением. Русский мир — это духовное, культурное и частично географическое пространство пребывания Русской Православной Церкви и русского народа (этноса), формируемое ими, — пространство, в котором также пребывают другие религиозные сообщества и другие народы (этносы), связанные с русским народом общими или частично общими мировоззрением («духовно-нравственными ценностями»), историей, культурой и проч.».
Это определение выделяет русский народ как ядро русского мира и православие как его стержень.
Владыка в качестве синонима понятия русского мира отмечает удачность сравнительно молодого понятия «Открытый русский космос», которое подчеркивает русскоцентричность нашего мира и его открытость для тех, кто готов, разделив его идеи, стать его частью. Важно в этом ключе определить национальные границы русскости. Представляется невозможным дать однозначное определение, историческая действительность поставила перед нами понятие, имеющее двоякий смысл: собственно этническое и производное от него надэтническое, собственно и означающее принадлежность к русскому миру. Важно, что второе невозможно без первого, а первое без второго теряет собственные идеалы. Заметим, что в советское время нас пытались лишить и того, и другого, взамен предлагая симулякры – замещающие реальность образы – советского человека как строителя идеального коммунистического мира.
Подытожим вышесказанное. Понятие Святой Руси появляется ориентировочно в XV веке. Это понятие связано с духовной реальностью и, по сути, не предполагает полного воплощения. Это претензия на особенную близость к Богу, на право Руси быть хранительницей истинной веры и защитницей Его Церкви. Собственно поэтому политический аспект здесь второстепенный. Это не предмет веры, не догмат, но религиозное дерзновение на особое служение. Святая Русь должна быть плодом неустанных всеобщих трудов.
Русский историк А.В. Карташев отмечает необыкновенную высоту русского самосознания: «народ, который дерзнул, еще не сбросив с себя иго Орды… уже вместить духовное бремя и всемирную перспективу Рима, тем самым показал себя способным на величие». Попросту говоря, нельзя сказать, что Русь была святой в N-ном веке. Но Русь пыталась быть святой тогда, когда русские люди сами стремились к святости и хотели особенным образом потрудиться во славу Божию. Географически ограничить Святую Русь невозможно. Она там, где носители русской идеи.
Священник Пётр Гевурян