Когда заканчивался съемочный день - а длился он недолго, так как на дворе стоял декабрь, - мы проводили длинные, зимние вечера в кельях настоятельницы игуменьи Нонны (Знаменской) и ее сестры матушки Варвары. Шум большого города, ежедневные заботы и хлопоты, суетная работа — все оставалось где-то за стенами монастыря. А окружающую нас атмосферу заполняло размеренное тиканье настенных часов, шум закипающего чайника и тихие, задушевные разговоры матушек.
В один из дней к таким вот чаепитиям присоединился немолодой уже священник. «Это наш отец Василий» - представила его игуменья. А ее сестра добавила: «Батюшка с нами с первых дней, всё вместе начинали». Заговорил и сам отец Василий. Голос у него был необычайно мягкий и ласковый. Глаза, может и темные, но мне запомнилось, что голубые, потому что взгляд был очень светлый.
В тот вечер мы хотели показать матушкам наши сюжеты из православной программы. Привезли несколько кассет. В монастыре был видеомагнитофон и старенький телевизор. Сели перед ним на стульях в два ряда как в кинотеатре. Стояла тишина.
Когда последний сюжет закончился, отец Василий всплеснул руками: «Почему же такое не показывают по главным каналам?». «Да, кто их покажет, мы же провинциальное телевидение. Уровень не тот», - засмущались мы. Но батюшка с печалью в голосе возразил: «Но там же про храмы, про святых...».
Он никак не мог понять, что мир, окружающий его, по-прежнему холоден и прагматичен. И та волна свободы, которая захлестнула страну в то время, может что-то отмыла в душах людей, но мути принесла больше. Мы понимали, батюшка был не от мира сего. Он жил в своем мире, в мире добра и любви к Богу и людям.
Отец Василий не снялся в нашем фильме, но его образ, как будто сошедший с фотографий последних старцев дореволюционной России, остался очень ярок для меня. И пусть не на пленке, главное в душе.
Елена Александрина, журналист, режиссер