Храм в честь иконы Божией Матери «Всецарица» в Рязани вполне скромных размеров. Но и здесь высота белых стен поражает воображение. Покрыть такой «холст» росписью кажется делом непростым. Тем более удивительно, что взялись за это дело «малыми силами». Забегая вперед скажем, что у всего есть свое разумное объяснение.

В поисках смысла

Возглавляет работы по росписи храма человек с открытым лицом и постоянно улыбающимися глазами - Николай Александрович Сметанин. Глядя на него, кажется, что художником он родился на свет, или, как минимум, воспитывался в творческой семье. Но на самом деле это впечатление обманчиво.

- Я родился в башкирской деревне, - рассказывает художник. - Дом стоял на горе. Вокруг прекрасный сад, пчельник. Внизу текла река. Красота. Всю жизнь тоскую по этой красоте и этому месту. Отец был человеком очень хозяйственным и способным во всем, за что бы ни брался. Он не любил говорить про искусство. А само слово «эстетика» терпеть не мог. Зато всегда ценил «золотые руки». А я любил рисовать с самого детства. Да только кто на это обращает внимание в деревне? Растет ребенок и растет.

В жизни каждого человека происходят, на первый взгляд, случайные встречи, которые позже оказываются судьбоносными. Когда Николай учился в девятом классе, в школу пришла новая учитель истории. Она-то и разглядела его талант. А при случае пристыдила родителей, которые до сих пор не отдали чадо в художественную школу. И последствия этого разговора оказались очень важными.

- Я помню, мы переехали в город, и я уже пошел учиться в 10 класс, как однажды ко мне в школу пришел отец, это было тем более странно, что раньше он так не делал, - вспоминает Николай. – Он самолично отвез меня в художественную школу. И я стал там учиться почти взрослый парень наравне с маленькими детьми. Я ее закончил, работал художником – оформителем.

Потом была армия – место, в котором остро обостряется желание учиться и идти к ранее выбранной цели. Вот только что-то в очередной раз поменялось в системе образования. Художественные училища отказались от приема абитуриентов после школы. Принимали лишь выпускников восьмого класса. Николай приехал в Чебоксары, где ему предложили компромисс: сдаст экзамены на «отлично», примут сразу на второй курс на место отчисленного студента. И он сдал!

- Мне очень нравилось учиться, – признается Николай Сметанин. – Я всегда писал много этюдов. Пейзажей. А вот после окончания училища отчего-то перестал писать этюды, работал в основном в мастерской. Меня захватили сначала мистический пейзаж. А потом сюжетная живопись, где происходит Нечто. Но непонятно что. Видимо, уже тогда начинались первые поиски духовной жизни. Мне казалось, что существует некая черная дыра, из которой рождаются все эти образы. Я мучился вопросом что же это такое? Тогда не понимал, что источник всех этих образов – Господь и нам нужно лишь правильно их воспринимать. Трансформировать – сотрудничать с Богом. Но тогда я ничего не понимал.

Быть честным

Николаю повезло с окружением: рядом собралась команда очень талантливых энергичных художников, горевших идеей творчества. Они организовали альтернативную Союзу художников организацию «Черный пруд». На дворе стояли шумные 90-е годы, которые перевернули все с ног на голову. Люди страдали от невыплат зарплат. И вместе с тем проснулся огромный интерес к изобразительному искусству. У художников проходили выставки за выставкой. Картины охотно раскупались. И здесь бы радоваться, но в жизни творческого человека не все так просто.

- 1992 год стал переломным для меня, – делится Николай. - Я дошел до какого-то края. Вдруг понял, что должен измениться, что не хочу жить в грехе. Было острое ощущение, будто что-то должно закончиться и начаться что-то совершенно новое. Настал момент, когда я вытащил все свои картины во двор, сложил и хотел сжечь. Огромные полотна. Но не смог, решил оставить до утра. А утром, уже в другом настроении, подумал, что сжигать картины, в общем-то, незачем. Затащил их назад в мастерскую. Мне тогда было около 35 лет. Как-то очень органично я стал ходить в храм во имя Александра Невского в Нижнем Новгороде. У нас там было целое братство! Оно было очень крепким, большим. Здесь были и продажа книг, и иконописный кружок, и детские кружки – очень активная приходская жизнь.

В то время наш герой забросил живопись, стал готовить доски для икон. И вновь его жизнь круто изменила почти случайная встреча. В Нижнем Новгороде жила Татьяна Михайловна Бурова. Женщина давно закончила ВГИК. Писала иконы. Ее первые ученики стали первыми преподавателями иконописи в Троице-Сергиевой лавре. Она дала толчок молодым художникам. Пристыдила, мол, сидят живописцы в своих мастерских, а храмы стоят разрушенные и расписывать их некому.

- Тогда мы стали преподавать иконопись в школе и сами учиться, – рассказывает иконописец-монументалист. - Наша школа открылась одновременно со школой в Троице-Сергиевой лавре. Там нам пошли навстречу: давали образцы, иконы копировать. И все пошло. Первый иконостас мы написали в своем же храме. Так лет 15 я занимался написанием икон.

На первый взгляд может показаться, что светская и религиозная живопись слишком далеки друг от друга. Но Николай Александрович верит в то, что любое напряженное творчество, которое происходит в поиске, всегда религиозно.

- Художник как бы стоит на границе видимого и невидимого мира, – поясняет свою мысль Николай. - И если в светской живописи это лишь ощущение истины, то в религиозной – это изображение Истины. Здесь мы знаем, что Истина – Господь. Пытаемся Его изображать. Это не значит, что мы всё до конца понимаем и проникли во все тайны. Но мы продолжаем рисовать и через творчество искать Бога. Как может раньше искали Его через пейзажи, через красоту тварного мира, через сюжетную картину.

Есть существенное отличие честного художника от ремесленника. Последний может написать натюрморт, как фотографию, идеально сделав работу. А другой напишет вроде то же самое. Но его все время мучила тайна происхождения красоты, происхождения самого предмета. Нечто большее, чем просто видит глаз. И эти ощущения художника, эта тайна непременно сообщиться самому натюрморту. И одно полотно станет шедевром, а другое нет. Ведь зрителя будет волновать то изображение, где ему передастся это ощущение тайны, поиска истины, он также начнет к этому стремиться. Мне порою кажется, что художникам многое простится за счет того, что они каким-то образом чувствуют и сообщают эту Божественную Истину зрителям. Они привлекают их к этой тайне.

Светская живопись – это такая нейтральная полоса. Где еще смешиваются добро и зло. Религиозная живопись - уже конкретное обращение к Богу. Мы даже знаем, как все это выглядит. Нам остается самый творческий процесс – устремиться в эту глубину. А когда мы туда устремляемся, всегда трансформируются формы. Сам человек трансформируется. Становится более прозрачным, тонким по содержанию. Господь говорит «сем творю все новое». Он делает так, чтобы человек постоянно устремляясь к Богу, постоянно делал открытия. Именно поэтому искусство должно быть живым. И даже в светской живописи. Постоянно наблюдая красоту мира, мы постоянно утверждаем в себе образ Бога. Понимаем, что Он есть, что Он славен, Он красив, что Он – гимн жизни. И это отражается в нашем творчестве. Если убрать этот основополагающий момент, то живопись будет фотографичной, мертвой.

Воплощая мечту

Еще со времени светской живописи нашего героя привлекали большие полотна. Даже в его мастерской теснились большие картины. После долгих лет занятия иконописью вдруг стало появляться ощущение скованности. Художник должен расти. Как только добьется некого мастерства в своем деле, законченности форм, это словно сигнал – пора двигаться дальше. В это же время старший сын Николая начал заниматься монументальной живописью – расписывать храмы. Он и отца позвал за собой.

- Все у меня получилось в один год – я ухожу из иконописи, и вдруг начинаются мои первые монументальные опыты, – делится Николай. – Но представьте, мне уже 50 лет, а я впервые лезу на стену! Сперва я с Самсоном работал, потом с Солдатовым Александром Николаевичем. Расписывал храм в Свято-Успенском мужском монастыре Флорищева пустынь.

Как художник с большим опытом, Николай Александрович с самого начала стал задумываться над простыми, казалось бы, вещами. Такими, как единый образ храмового пространства. Чтобы все росписи храма, все его детали убранства, колорит – создавали цельный образ, который в свою очередь будет благотворно влиять на прихожан, дополняя богослужение.

- В картине художника всегда есть основная мысль, некий цельный образ, который воздействует на зрителя, идея, - разъясняет художник. – Эта задача обязательно решается в картине, но не в пространстве храма. И именно этому хотелось уделить внимание. В этом и есть божественная программа росписи, составлением которой зачастую пренебрегают. А главное - художник сам должен увидеть храм, как единое пространство. Это очень трудно. Для меня самого это непросто. Но эта мысль надолго засела в голове.

У художников всегда есть некая сверх-идея, идеал, к которому они непременно стремятся. Например, не просто расписать храм, а создать единый созвучный образ. Не просто живопись на стенах, а органичное дополнение архитектуры, самого процесса богослужения.

- Когда я захожу первый раз в пустой храм, для меня существует какой-то «напряг» – будто я кого-то хочу увидеть сразу, - признается Николай. - Я еще и на стены не смотрю, а кого-то уже хочу увидеть. Это может случиться сразу или прийти в процессе работы - начинаешь видеть единый образ храма. Стараешься передать его через живопись. Если все сделать верно – это непременно отразится на всех прихожанах. На самом богослужении. Делится своим видением крайне сложно. Нужно, чтобы люди были на твоей волне. Поэтому мне трудно, когда пишет большая компания. Трудно передавать настрой. Объяснить.

По признанию художника, ему всегда везет как на работодателей, так и на людей, с которыми работает, и храмы, которые расписывает. Везде его встречают понимающие люди. А звонок из Рязани с предложением расписать храм, создать именно единое пространство, подчиненное единой идее росписи и образа, стало настоящим подарком судьбы. Возможностью реализовать идею, которая долгие годы бередила воображение.

- В ходе переписки мне предложили оригинальную идею, – делится Николай Сметанин. - Но так сложилось, что я думал об этом же с росписи самого первого своего храма. Думал, почему тема Евхаристии не может охватить всю программу росписи? Честно говоря, чаще просто используют привычные схемы росписи: алтарь – Евхаристия, конха (верхняя круглая часть алтаря) – Богоматерь с младенцем. Традиционные схемы, весьма устоявшиеся. Но тут нужно понимать, что и время предлагает собственные программы. И каждая местность, и каждый храм, посвященный тому или иному святому, предлагает собственную идею. Поэтому сама идея – сделать Евхаристию основной идеей росписи - меня очень обрадовала. Наконец! Сколько лет назад я об этом думал, и вот это исполняется!

Само пространство в храме в честь иконы Божией Матери «Всецарица» станет «говорящим». Так по вертикали, сверху вниз, идет тема жертвы Бога человеку: изображение Господа с чашей; в подкупольном пространстве такие сюжеты, как небесная Литургия; сошествие Святого Духа на апостолов; Богоматерь, несущая младенца Спасителя, как жертву. Пространство между ними – это элементы Нового Иерусалима. Заканчивается все Раем. А по горизонтали – жертва человека Богу: введение во храм Пресвятой Богородицы; Сретенье Господне; жертвоприношение Авраама; Каин и Авель – в арках ниже.

- Элементами Рая мы хотим насытить почти все пространство, – делится задумкой художник. – На западной стене вместо ада мы изобразим Рай и в притворе тоже. Как то, что ожидает каждого человека, стремящегося к Богу. Хотелось бы, чтобы люди покидали храм не в смятении, а в надежде. И в колористическом решении мы отошли от стандартных синих тонов. Через светлый контр-ажур хотим отобразить смысл Божественного света. У нас золотисто - прозрачный фон, от него как бы исходит свет. Божественный свет, который пронизывает все наше существование.

Беседовала Елена Пухова