На этот раз, сидя в маршрутке от Спасска до Рязани, я думала, из каких средств заплатить за квартиру и сколько я могу потратить на еду на этой неделе. Две пожилые женщины, сидевшие напротив, сразу, как вошли, привлекли мое внимание. Одна, очень худенькая, аристократичная дама, не знала, как разместить сумку-тележку с прикрученным к ней пакетом яблок. Я подвинулась и поставила ее обшарпанный багаж рядом с собой. И вот в дороге выяснилось, что дамы – гражданки Украины. – Как вам живется там, в Украине? – спросила я. И Люся, так звали худенькую женщину, прорвалась, как плотина под напором.

Она очень хорошо держалась. Но ей хотелось через слезы кричать на всю вселенную, ей хотелось, чтобы ее слушали. А я слушала ее, хотя из-за ветра в лицо мне не все было слышно.

Люся родилась в Киеве. Ее родители были уроженцами спасского села Шостье, позже переехали в Рязань. Папа ушел на войну добровольцем. Во время Великой Отечественной он освобождал Украину от фашистских захватчиков. Мама приехала к нему после победы, они стали жить в Киеве. А квартиру в Рязани уничтожила немецкая бомба. Люся ежегодно из Киева ездила к бабушке в Шостье. В спасском селе проводила каникулы. И ее сестра Ольга тоже. Даже теперь, после того, как Украина стала «самостийной», каждый год, что бы ни случилось, Люся с Ольгой приезжали к друзьям в Россию. Родных у них здесь не осталось.

В этом году дорога была особенно тяжелой: дешевый автобус, на который они копили весь год, десять часов стоял на границе. Пассажирам не разрешали выходить. В Шостье приютившая их подруга так устала от людей, что поставила вокруг дома высокий непроницаемый забор, чтобы «ни одна пьянь» не могла к ней даже заглянуть. Ольгу и Люсю она поселила в старом своем «антикварном» родительском доме без канализации, света и телевизора. – Как я была там счастлива! – взахлеб рассказывала Люся. – Это единственные были десять дней спокойствия, которые я пережила за год. А ведь раньше алкоголики в селе были «своими», были членами общины и заходили в любой дом. Сейчас я в Шостье, как в Европе – кругом новые дома за новыми заборами…

Люсе теперь уже за семьдесят. Ольге – чуть меньше. И никто из тех, кого я знаю, не совершал такого подвижнического путешествия на родину, кроме, наверное, перелетных птиц.

Все пассажиры, в том числе и мы с украинками, вышли на рязанской площади Свободы.

– Оль, а давай зайдем в церковь большую, тут недалеко, – услышала я просьбу Люси. В Рязанском кремле в своей юности я два года работала экскурсоводом. Но, как любой артист на Новый год обязан быть Дедом Морозом, так и я осталась до сих пор экскурсоводом. Через несколько минут я тащила за собой тележку Люси, а ее хозяйка со своей сестрой задавали мне вопросы, поднимаясь на кремлевское возвышение со стороны Речников. Люся, как выяснилось, все время пребывания в России мечтала попасть в храм и подать записочки об упокоении родителей. Мы зашли в Спасо-Преображенский собор. На праздничном аналое стояла икона святых мучеников и страстотерпцев Бориса и Глеба.

Все трое мы были в брюках. Втроем затащили в храм сумку-тележку. Надели платочки, висящие в храме. Поставили у входа дорожные сумки. Я купила им самые дешевые свечи. Записку об упокоении Люся, как потом выяснилось, не отдала. Это показалось слишком дорого, ведь на обратную дорогу до Киева ей дала денег рязанская подруга. Чтобы вообще на что-то тратить, Люся решила снова возвращаться несносным и страшным автобусом, а не поездом.

– Чтоб помолиться об упокоении, надо, ох, много пожертвовать.

– Нет, Люся, не надо много. Во многих храмах нет фиксированных цен на требы. Да и там можно было просто попросить…

В Успенском соборе она все же подала свою записочку. Я ждала их с Ольгой у ступеней собора – ну не тащить же опять тележку наверх! Я портила своим присутствием туристам фотографии. Но тоже не напрасно: – Оставляйте мне свой квас – я его не выпью – идите наверх. Там резной иконостас XVII века! – И молодой человек, ободренный моим профессиональным «благословением», поставил стакан с квасом из кафетерия и, полный ощущения недостоинства и надежды, поднялся к святыне. Я рассказывала Ольге и Люсе об истории, о храмах. Привела их поклониться и попросить помощи у святителя Василия. Люди старались ходить вокруг нас потише и тоже слушать. Я рассказала про неправедно изгнанного из Мурома Святителя.

– А почему, все-таки, Рязань? Откуда взялось название города? – спросила Люся. – Потомки киевского князя Ярослава Мудрого основали княжество Муромо - Рязанское. Здесь, в Тмутаракани, они чувствовали себя отрезанными от своего привычного мира, называя города и реки так же, как у себя на родине. Наша нынешняя Рязань была Переяславлем. А вот тут текла река Лыбедь...

Люся хорошо понимала меня. Она всю жизнь проработала экскурсоводом по Киеву.

– Знаешь, почему я перестала там работать? Я разлюбила историю…

Мне стало жутко.

А Люся продолжила:

– Я знаю украинский. Но говорить на нем то, что надо говорить сейчас, я не могу. Историю, оказывается, так легко переделать.

Экскурсия-паломничество закончилась. Люся сказала, что встанет на колени, если я не возьму у нее 50 рублей:

– Это твоим детям от тети Люси из Киева!

Они с Ольгой поклонились мне. А я, подняв голову из своего поклона – поклона настоящим аристократкам духа, – увидела их слезы. Моя душа рыдала. Но я не расплакалась тогда. Я хочу, чтобы плакали все мы – разделенный народ, разделенное единое славянское семя. И чтобы из наших слез выросло древо разума, древо единения. Святые угодники, молите Бога о нас!

Юлия Долматович, газета "Логосъ"