- Батюшка, у Вас за плечами философский факультет и аспирантура МГУ. Ваш путь к вере как-то связан с выбором образования?

– Главное, что оно – образование – еще не окончено... В 95-м году я поступил в университет, приехал учиться из своего родного Пятигорска, что в Ставропольском крае на Северном Кавказе, чистым атеистом. И в основном за счет философии, общения с людьми верующими, воцерковленными, в процессе споров, познания каких-то интересных вещей, о которых не рассказывали на уроках философии в школе, произошло мое обращение.

- Однако существует мнение, что философия находится в полном антагонизме с верой...

– На самом деле мировой философский опыт показывает, что философия – очень разнородное явление. Например, тексты Платона и, скажем, Сартра – совершенно разные вещи: и по жанру, и по стилистике, и по предмету.

Философия – это такое слово, которое принято как бы по остаточному принципу: ни в какую конкретную науку многие тексты вписать нельзя, и возникает какое-то общее пространство, которое начинает наполняться текстами. Вот это все называют общим словом «философия».

- А можете вспомнить некий поворотный момент, с которого начался путь от студента-атеиста до христианина и священника?

– Знаете, когда человек переходит от неверия к вере – это тайна двоих: Бога и человека. Задним числом, конечно, можно увидеть какие-то направляющие, какие-то особые знаки. Время моего поступления, 95-й год – всплеск интереса к церковной жизни, церковным темам, к вопросам религии. К нам в университет приходили замечательные люди, которые по-настоящему верили в то, что говорили – в отличие от светских преподавателей, которые читали свой предмет несколько отстраненно, а иные даже растерянно, потому что они всю жизнь преподавали диалектический и исторический материализм, научный атеизм. В любом деле заправляет настоящий искренний человек. Даже если он заблуждается в каких-то частностях, за ним идут люди, ему верят. Эти люди были необычные, а юности, видимо, свойственен интерес ко всему яркому, живому, нефальшивому.

- Вам не кажется, что сегодня молодых людей меньше «цепляют» религиозные вопросы? Что им препятствует?

– Я не думаю, что есть какие-то принципиальные препятствия. Просто каждая ягода, каждый плод созревает в свое время. Для каждого настает время поговорить о жизни, о существовании в мире по-настоящему серьезно. Некоторые просто элементарно не дошли до этого, у них много других интересов и тем.

- Вы преподаете, много общаетесь с молодежью. Как Вы выстраиваете разговор о вере с подростками в период бунта, отрицания?

– Важно напомнить, что религия – это, действительно, бунт.

Человек религиозной культуры – это человек противоположный другому типу, типу мещанина, о котором Пушкин сказал: «всегда доволен сам собой, своим обедом и женой».

Вот Вы ездите, батюшка, на велосипеде?

- Случается.

– Вы представляете себе механику этого аппарата? Вы можете сидеть в седле и держаться прямо до тех пор, пока велосипед находится в движении. А он находится в движении, пока Вы крутите педали. Интересно, что вера и религиозная культура – это такой велосипед. Многие обсуждают проблему выгорания, охлаждения веры. Просто нужно вспомнить о том, что вера – это велосипед. И человек религиозной культуры – это человек пути и цели. Человек культуры путеводной звезды. Вот классический вопрос семинариста из серии «ночью разбуди – ответит»: зачем Моисей водил свой народ 40 лет по пустыне? Кругами же они ходили. Семинарист скажет: чтобы вымерли все, рожденные в рабстве. А один мой знакомый говорит, что Моисей хотел создать новый тип человека. Антимещанина. Человека пути и цели. Человека, для которого путь, странствие – это что-то привычное.

Что это за путь? В первую очередь – путь разума в поисках истины, говорит наш Алексей Ильич Осипов. Это философия. Сейчас на нас с Вами подрясники. А люди более остроумные, чем сведущие, скажут, что это платья какие-то, что-то женоподобное. Но человек сведущий знает, откуда произошел подрясник. Языческие философы носили такие одежды. Это дорожная одежда философа. Философский плащ. Даже если философ прожил в одном городе, никуда не выезжая из него всю жизнь, как Иммануил Кант. По плащу было понятно, что это за тип человека – тип странника. Человек, который никогда не останавливается, не стремится к комфорту. Разум в поисках истины у него постоянно странствует, даже если телом он присутствует в одном городе. Вне пути и цели ничего не существует, по словам Антуана де Сент-Экзюпери.

- Часто на практике христианам через несколько лет после обращения кажется, будто их путь прекратился и они все основные ответы на свои вопросы нашли. Начинается стагнация, выгорание. Разговоры о дне сурка.

– Апостол-евангелист Иоанн Богослов говорит, что если подробно рассказывать о том, что сказал и сделал Иисус, целому миру не уместить написанных книг. Надо об этом вспомнить. Ситуация разума, когда ему кажется, что он получил все основные ответы на вопросы, означает только одно: этот разум замкнулся в своих стереотипах. А Бог не такой, каким его воображает себе человек.

Известная сценка, описание которой кочует по разным православным книжкам: начало ХХ века, священник садится в поезд в Москва – Санкт-Петербург. В купе он застает студента, они начинают общаться. Студент, естественно, атеист. Предупреждает сразу: «Батюшка, я в Бога не верю». Священник в ответ в том же тоне: «Я тоже не верю». И пока студент подбирает свою челюсть, батюшка поясняет: «Я тоже не верю в такого Бога, в какого не верите вы. Я не верю в седобородого мужика, который сидит на облаке, как на мешке с мукой, и следит в бинокль, как люди внизу копошатся». Наивные представления о Боге в содержание веры не входят. Но вполне церковные верующие люди тоже воспринимают себе Бога как мужика с седой бородой.

А у меня другая ситуация, я постоянно «разочаровываюсь» во Христе, потому что Он отказывается соответствовать моим богословским представлениям о Нем.

- «Жесткое заявление», – подумает читатель...

- И очень жесткое разочарование. Раз в две недели оно наступает. Ты пытаешься построить со Христом отношения, исходя из того представления о Нем, которое у тебя сложилось. А у меня, как у преподавателя МДА, оно не «простецкое». И все равно оно, мое представление, оказывается стереотипным. Не такой Он на самом деле. Да, какие-то Его черты мы знаем. Но, Он всегда ускользает от конкретного, конечного определения, от какого-то конкретного образа. Поэтому, если человек уже успокоился в своем поиске, это говорит только об одном: у него не хватило достаточно ума, чтобы заметить, что этим все далеко не исчерпывается.

- Иногда люди просто боятся, что, если они продолжат «путь разума», то забредут в ересь…

– Волков бояться – в лес не ходить. Проблема в том, что, если человек остановил этот поиск, прекратил нажимать на педали, снял с себя философский плащ странника на пути к истине, то очень скоро все закончится. Посмотрите, что сегодня представляет собой православный дискурс. О чем говорят между собой священники и монахи? О погоде, о строительстве храма, о ценах на бензин. Это еще не в самом худшем случае. А в худшем случае начинаются сплетни. Свято место пусто не бывает. Если наш ум не занят Христом, богословием, если мы сняли с себя философский плащ – мы остались в маечке сплетника. О священноначалии, о своих собратьях и сослужителях, о всяких гадостях.

По моим наблюдениям, сплетни сегодня – самый главный грех монаха и священника. Не то, о чем говорят, а сам факт пустопорожних разговоров с какой-то перчинкой.

Вера остывает, и люди разочаровываются и уходят из Церкви отчасти потому, что они забывают: для того, чтобы велосипед двигался, нужно крутить педали. Эти педали и есть философия. Богословие, размышление над собой, над своей жизнью, судьбой, суждение о судьбах Церкви, о Христе, об истине данных нам откровений.

- Как священник и философ, какую бы Вы нашим читателям порекомендовали пищу для ума?

– Я бы порекомендовал не книги. От книг толку мало, если с них начинать. Я бы порекомендовал людям выходить на проповедь. Человек проповедует, общается, терпит поражения в спорах, терпит поношения, испытывает стыдобу, но это его жизнь. Истины, которые он проповедует, вживляются в его жизнь, становятся ее содержанием. А поражение в споре – отличный повод, чтобы заглянуть в нужную книжку и найти ответ на вопрос.

Все христиане призваны к проповеди, а не только апостолы, епископы, священники – профессиональное ядро Церкви. Мирянин тоже призван. Есть такой закон нашего разумения: самый лучший способ что-то понять – попытаться объяснить другому. Может быть, тебя кто-то не поймет, может, будет стыдно. Но Господь и говорит: кто постыдится меня перед людьми, того я постыжусь пред Отцом Моим Небесным. А у нас принято почему-то полагать, что это не наше дело, все боятся показаться смешными. Такая пассивность заканчивается тем, что, если человек не несет имя Христово на своих устах, то он очень скоро и из ума его потеряет, и из сердца.

Апостол Павел говорит: «Горе мне, если не благовествую». В каком смысле? Просто если он перестанет ходить и проповедовать, то ум его будет занят не Христом, а ценами на бензин и строительством очередного храма. А стало быть, и сердце будет занято совсем другими вещами. И Христос уйдет на периферию жизни. Зачем потом удивляться, что сам охладел ко Христу, если Он не является центром твоей жизни.

- Бывает же и другая крайность: «православный активизм» со странными выходками, хамство и хулиганство под видом «защиты святынь»....

– Это вопрос воспитания, вопрос метода.

Воспитанный человек знает, в какой момент уместно заговорить о самом главном. Может любую тему повернуть на Христа. Вопрос здесь в том, чтобы делать это тактично. Нельзя вломиться к человеку на три часа в дом, чтобы проповедовать ему слово Божие.

- И все-таки, иногда бестактные, неумные или откровенно греховные выходки верующих становятся поводом для скандалов в СМИ.

– Да, сегодня темы, связанные с религией, в мейнстриме журналистики освещаются в основном в негативном ключе. Есть же закон журналистики – никого не интересуют поезда, приходящие вовремя. В принципе, современная журналистика, мне кажется, тяготеет к сплетне. А предметом сплетни крупных изданий не может быть батюшка, который усыновил десятерых детей. Здесь журналисту не о чем рассказывать. А вот скандал, связанный с церковной жизнью, вызывает резонанс, эхом по всем изданиям проходит.

- Но и в советское время ничего хорошего о Церкви не писали. Так что мы бы должны уже привыкнуть к этому... Все-таки насколько серьезно нужно относиться к скандальным публикациям, действительно ли они могут оттолкнуть кого-то от Церкви?

– Они могут оттолкнуть от Церкви людей, которые и так движутся в обратном от нее направлении, потому что тех, кто идет по направлению к ней, эти скандалы могут только раззадорить. У меня есть друг в Московской духовной академии, о котором гадость какую-то написали совершенно на ровном месте. Я его хорошо знаю, и у меня даже нет нужды его оправдывать. Вот он очень веселился и говорил, что даже худая слава играет ему на руку. Теперь к нему под благословение с ужасом в глазах подходят люди, которые до того ходили мимо... Так что все зависит от человека: у серьезных людей скандалы могут вызвать желание разобраться, что же там на самом деле происходит. А отвратят они лишь тех, кто не способен к критическому мышлению.

- Давайте поговорим об информации про Церковь и веру – не скандальной, а миссионерской. Мы все слышали о «клиповом мышлении», о смещении интереса аудитории в сторону самых «легко перевариваемых» форматов, коротких видеороликов. Сегодня имеет ли смысл продолжать разговор с читателем в классических рамках связного текста?

– Я думаю, нужно осваивать новые информационные технологии. Я-то сам человек книжный, мне даже смотреть или слушать какую-то лекцию по радио или смотреть ролик на «YouTube» неинтересно. Мне легче работать с печатным текстом. Но с удивлением для себя я убедился, что те мои личные выступления, которые студенты записывали по своей инициативе и выкладывали в Интернет, имеют большую аудиторию, чем все мои книги и статьи вместе взятые. Так что нужно учиться «укладываться» в новые форматы.

Посмотрите, молодым ребятам лет двадцати нечего, по большому счету, рассказать миру. Но среди них есть блогеры с миллионными просмотрами. Это в то же самое время, когда у наших академических преподавателей аудитория – максимум десять-пятнадцать тысяч. О чем это говорит? О том, что мы просто-напросто технологией не овладели.

Дело явно не в содержании речи, обращенной к миру. Думаю, что все-таки этот разрыв можно сократить, овладев технологиями. И у нас уже есть такие попытки, в основном среди молодых священников, которые ведут свои блоги. У нас в Красногорском благочинии есть священник, который регулярно выходит в «Перископ». А это вообще очень интересный формат общения. Он не имеет никаких преград, никак предварительно не цензурируется. Батюшке присылают вопросы: ругань откровенная, хамство и так далее. А он уже, видимо, опытный боец: улыбается, чем собирает еще большую симпатию аудитории. Кто-то умеет работать с этим форматом, имеет задор. У меня его, например, нет. Мне ближе академическая среда. Так сказать, на площадь я не пойду – просто у меня не получится, нервов не хватит. А есть батюшки стальные, умеющие превратить хамские выпады в их адрес в шутку. Обаять людей на площади.

- Но иногда в церковной среде их же и начинают «шпынять». Особенно если кто-то из миссионеров, ориентируясь на молодежь, использует сленг.

– Дело в том, что современный мир, видимо, тяготеет к постоянному спектаклю, театру, эпатажу, клоунаде. А в содержании нашей веры есть вещи, которые никак не могут уложиться в формат китча или эпатажа. Это проблема любого миссионера. С одной стороны нужно показать, что ты не с другой планеты, потому что с «инопланетянином» диалога не будет. Нужно показать, что у тебя есть что-то общее с аудиторией, которой ты проповедуешь. А с другой стороны, если ты слишком «свой в доску», тогда чего ты нас учишь, что нового ты принес? Опыт миссионера, его воспитание, чувство собственного достоинства должно ему подсказать, где найти золотую середину.

- К слову об эпатаже и «середине»: какова на Ваш взгляд золотая середина в реакции верующих людей на антицерковные провокации?

– Видите ли, был такой французский философ, один из идеологов студенческой революции в Париже 68-года, Ги Дебор. Он написал очень занятную книжицу под названием «Общество спектакля». Обратите внимание, в Евангелии Христос говорит со всеми: фарисеями, саддукеями, с первосвященниками, с римским прокуратором, даже с предателем Иудой. И только одному человеку он отказывает в диалоге. Это тетрарх Ирод. При том, что Ирод вроде бы не сделал ему ничего плохого.

Когда Христа привели на суд к Ироду, последний обрадовался, как говорит нам евангелист. Приветствовал Его и сказал, что давно хотел видеть. Он Его не обругал никак, не оскорбил, не побил, даже оправдал в конце концов. Но вот почему-то именно ему Христос вообще отказывает в диалоге.

Почему? Обратите внимание на маленький момент, на который указывает Ги Дебор: перед тем, как дать Христу что-то сказать, Ирод попросил показать какое-нибудь чудо. Одна маленькая реплика – и он как бы поставил Христа на сцену. Он сделал Его актером, клоуном предложил Ему быть. Ги Дебор пишет, что общество спектакля исключает возможность диалога именно в силу того, что в таком обществе есть зритель и есть актер. Все, что актер сделает или скажет, будет заведомо оцениваться с точки зрения его актерского мастерства. Бывали случаи, когда актер умирал на сцене и не мог попросить о помощи. Он падал – зрители аплодировали. Он пытался сказать: «Я не шучу, мне действительно плохо». А зрители никак не могли отличить слова настоящего человека от реплик его персонажа. Думали, импровизирует гениальный актер.

Все, что бы Христос ни сделал или ни сказал перед зрителями, было бы встречено аплодисментами или свистом. Потому единственный метод, когда нас вовлекают в провокацию, молчать, ничего не говорить, ведь современный акционизм – это, по сути, не искусство, а провокация. Марат Гельман, например, на своих площадках не выставляет экспонатов. Он выкладывает приманки в виде каких-то кощунственных изображений. А экспонаты в виде «православных активистов» приходят к нему сами, и получается шоу. В этом смысле любая реплика – «посадить на кол», «впаять двушечку» или «накормить блинами» – означает, что мы вовлекаемся в провокационный танец на солее.

Там, где есть диалог, существует разная критика церкви. Одна допускает, что мы можем хотя бы объясниться в своих действиях. А другая отрицает возможность диалога, пытается затащить нас в сатанинское общество спектакля.

- И тогда отвечать бессмысленно...

– Кстати говоря, Ги Дебор, когда понял, что общество спектакля даже сам бунт против себя может превратить в спектакль, спился и покончил с собой. Но это не выход для христианина. У нас другой образец для подражания. Так вот этот Образец для подражания – молчал. То есть нужна некоторая тактичность, чтобы понимать, кто нас критикует и провоцирует.

В одном случае можно и должно «дать ответ о своей вере с кротостью и упованием», по слову апостола. А в другом случае нужно молчать, чтобы не оказаться в позиции клоуна.

Вот, например, с Невзоровым говорить о вере невозможно, потому что спрашивать Невзорова о его реальных мировоззрениях все равно, что спрашивать Жириновского о его политической позиции. Ее просто нет. Здесь у Невзорова амплуа просветителя а-ля Жан Жак Руссо или Вольтер. Где-то он достаточно остроумен. Где-то даже можно похихикать над тем, что он говорит. Но всерьез с актером в диалог вступить нельзя. Ты станешь просто частью его игры. Нужно различать моменты, где человек актерствует и вовлекает нас в общество спектакля, а где говорит всерьез, тогда диалог о вере возможен.

- Вы часто в статьях и лекциях приглашаете к диалогу тех, кто к нему готов. Давайте поговорим о Вашем творчестве. Готовится к печати Ваша книга «Мужская философия» – о чем она? С чем связан выбор темы?

–Цель написания у меня была предельно конкретной, и аудитория предельно конкретной. Это мои студенты-семинаристы.

Есть проблема, которую не решает духовная школа. По нашим церковным законам, человек, который хочет стать священником, может жениться лишь однажды. А вот выстраивать отношения с противоположным полом моих мальчишек в Московской духовной академии не учат. Они даже когда с девушками разговаривают, цитируют святых отцов. «Святые отцы рекоша» –как можно в живом разговоре такое сказать и намереваться произвести впечатление? Это все смешно, но когда они женятся более-менее случайным образом и не знают, «пути мужчины к сердцу женщины», это заканчивается катастрофой, потому что матушки уходят от них. Сейчас я наблюдаю в нашем регионе процент разводов среди духовенства – он ужасающий.

- Немыслимые вещи. Раньше это не обсуждалось даже.

– Совершенно верно.

Самое главное, не мужья бросают жен, жены бросают мужей. Матушка говорит: нет, я не могу больше жить с попом, и уходит.

Я знаю лично людей, которые переживают трагедию. И вот представьте себе этого человека: второй раз он жениться не может. Он должен снять с себя сан, отказаться от своей мечты, отказаться от служения, того пути, которым он шел, свернуть с него. Это катастрофа. Либо человек вынужден жить монахом, когда он опять-таки не стремился к этому, у него нет призвания.

Традиция духовной школы иммунитета против этой беды не дает. Поэтому я решил поставить такой вопрос. И мы на лекциях с ребятами это обсуждаем. В конце концов, это превратилось в книгу. Причем хочу сразу сказать, я не учу их выстраивать отношения с противоположным полом. Я монах и не хочу выставить себя на посмешище, пытаясь студентов научить, как девушек кадрить. Я просто хотел завести с ними разговор о мужестве. О том, что в нашем поле есть такого, что может быть бесконечно привлекательным для женщины. Для того, чтобы мои ребята обратили на это внимание и попытались в себе это взрастить и воспитать.

- Вы как Сократ...

– Забавно, что вы вспомнили диалог Сократа и Лахеса о мужестве. Он ведь заканчивается репликой Сократа: «Ну, так значит, мы и не выяснили, что такое мужество»...

Беседовали священник Димитрий Фетисов, Елена Фетисова