Саша считал денечки до отправления, собирал чемодан. Предстоящую поездку он воспринимал как необыкновенное путешествие и приятный отдых от учебы. Он и не предполагал, что это будет не отдых, а время физического и духовного напряжения, время испытания на прочность.

Многие вернувшиеся со Святой Земли говорят о том, что жизнь их после поездки разделилась на две части: до и после. Но понимание, что это так, происходит позже.

Из Иордана, где крестился Сам Господь наш, я набрала в случайно оставленную кем-то небольшую бутылочку иорданской воды, довольно мутной. Вода отстоялась, весь песочек и примеси осели на дно, содержимое стало прозрачным.

Так же со временем в моей душе осело все ненужное, суетное, второстепенное из всех событий и разнообразных впечатлений тех коротких семи дней, о которых я мечтала долгие годы. Оно не забылось, нет, а именно как-то отделилось: вся суета, усталость и даже боль в ногах осели на дно. То, что меня обидело, покоробило, рассердило тогда, – ушло в осадок, улеглось, более того – приобрело другое значение. «Вода» стала прозрачной!

– Это что, мы все время будем в монастыре? – с недоумением воскликнул внук, когда мы из аэропорта Тель-Авива прибыли в Иерусалим. – Колбасы нет, телевизора нет! Как жить?

Жили мы в Горненском монастыре даже очень хорошо. Побывав на первой монастырской трапезе, Саша пришел в восторг от еды, постоянно удивлялся и громко нахваливал удивительно вкусно приготовленную пищу.

– Ладно уж! Согласен без колбасы! – был его вердикт.

О телевизоре тоже не пришлось горевать. Когда мы, за день уставшие, добирались до своей комнаты в уютной гостинице Хадассы, внук прямо в куртке падал на кровать с одним словом: спать. Мне приходилось тормошить его и заставлять нормально приготовиться ко сну.

Каждый день паломничества заполнялся все новыми и новыми впечатлениями, которые пересыпались, как стеклышки калейдоскопа.

Саша везде успевал первым и частенько забывал подать мне, выходящей из автобуса, свою мужскую руку. В автобусе он также успевал поиграть в гонки на своем смартфоне, что меня страшно раздражало.

– Что ты впустую теряешь время? Посмотри за окно, – твержу я ему. – Это же Иудейская пустыня, здесь все дышит историей, по этой земле Сам Господь ходил!

– Пустыня она и пустыня! Холмы да колючки! – слышу я в ответ.

Ну что тут скажешь! Отругать? Упрекнуть? Отобрать телефон и воткнуть его носом в стекло? Но будет ли толк? Тут ведь не глазами надо смотреть, а сердцем. Не ценим мы миг происходящего, вот и Сашка не ценит. Все ему надо гнать это время, только и слышишь: «Скорей бы ехать! Скорей бы завтра!»

Он всегда куда-то спешит, но зато ни от чего не отказывается. Вот ведь не все пошли окунаться в святые воды Иордана. Холодновато в феврале! А он тут как тут! Я его даже потеряла из виду и только увидела своего синего гусеныша в длинной белой рубахе выходящим из воды.

Мне не хотелось никуда спешить, но темп и насыщенность программы не давали времени на передышку.

Вот наш автобус мчится в самый древний город на земле, Иерихон, к Сорокадневной горе. Неужели именно сейчас мы увидим с этой горы весь мир, который лукавый предлагал Христу, лишь бы Он поклонился ему? Но на гору надо было еще взойти!

Разность скоростей старых и молодых во время восхождения на Сорокадневную гору все время оставляла меня на сто шагов не только сзади Саши, но и позади всей нашей группы.

Под ногами камушки и желтый песок, иду, тяжело дыша, туда, где молился сорок дней Христос, туда, где искушал Его лукавый.

– Бабушка! – озорно кричит внук, весело помахивая мне с высоты. Я, задрав голову, только и вижу его маленькую фигурку да два сине-зеленых пятна наших дождевиков в его руке.

Многие из возрастных паломников нашей многочисленной группы (59 человек) так и остались в автобусе, не решаясь совершить этот нелегкий подъем. Меня подняло вверх природное упрямство и амбиции: «Умру, а дойду!» И взошла-таки бабушка на гору Искушения.

Ничего подобного я не видела нигде! Действительно, перед тобой внизу весь мир: крошечные коробочки домов, малюсенькие деревца, капелька водоема и тянущаяся в дымке гряда гор Иудейской пустыни.

Стою я одна-одинешенька (все уже в монастыре на горе), только тишина и камни, да слышен стук сердца, бешеный от напряжения.

Сколько раз я рассказывала детям о сорокадневном посте Иисуса Христа, когда мы рассматривали картину Ивана Крамского «Христос в пустыне». Да-да, я узнаю эти камни, вдыхаю этот воздух и не хочу даже двинуться! Господи, какая полнота жизни, какая ясность сознания!

В чувство меня приводит араб-торговец: «МатУшка, матУшка, давай купи!»

За поворотом скалы я его и не заметила. Забавно называют они русских женщин этим словом с ударением на «У». Мы действительно здесь «матУшки-катушки», только крутимся, как в челноке. Купила я у него футболку с изображением Сорокадневной горы и пару мешочков орехов в глазури.

Наша группа уже начала спускаться, а я только вошла в сам монастырь.

И опять оказалась практически одна. Прохожу по узкому коридору, где с одной стороны стена, примыкающая к скале, а с другой – двери, двери, как в купейном вагоне – это монашеские кельи. Но сегодня здесь подвизаются только два монаха: совсем старенький и молодой. Поднимаюсь еще выше и оказываюсь у того камня, где, по преданию, и молился Господь 40 дней.

Больше всего в этой поездке меня поразили эти камни! На горе Елеонской – камень Вознесения и камень, на котором стояла Богородица, прощаясь с возносившимся Сыном. В храме Воскресения – камень помазания Тела Христа после снятия со Креста и гробница в Кувуклии. На Крестном пути – место в каменной стене, о которое оперся изнемогавший от страданий Иисус, каменный порог Судных врат. Камни Овчей купели, где Господь исцелил расслабленного! Камень с выдолбленными отверстиями для ног узников, где находились и пречистые ноги Господа, ожидавшего казнь. Вот она, евангельская правда, прозвучавшая из уст Христа о том, что если умолкнут люди, свидетельствующие о Его чудесах, то камни возопиют!

Сама как каменная, стою я рядом с этими безмолвными свидетелями библейской истории. Один из наших паломников Юрий так и сказал просто, без пафоса, но очень точно: «Да мы же по Библии ходим!»

Легкой поступью, «веселыми ногами», как поется в Пасхальном каноне, спускалась я с горы Искушения, как будто не болели они, эти ноги, и не вырывалось сердце из груди.

Сашка ждал меня уже в автобусе и наминал выданный в монастыре сухой паек:

– Бабушка! Я здесь!

Ну и хорошо! И я здесь.

С сознанием собственного тайного подвига и даже героизма протиснулась я на свое место и приготовилась присоединиться к заслуженной трапезе, но не тут-то было! Автобус, двигаясь по современному палестинскому городу с невысокими домами своеобразной местной архитектуры, направился в Русский музей в Иерихоне, где нам предстояла заказанная экскурсия. Вновь преодолевая свои немощи, поддерживаемая личной установкой на преодоление трудностей, я вылезла из уютного кресла и захромала к музею.

В одноэтажном здании с колоннами нас встретил молодой красивый араб. Я поздоровалась по-русски (как будто могла знать арабский!) и услышала в ответ знакомое «здравствуйте»! Араб оказался нашим экскурсоводом и на чисто русском языке с незначительным акцентом стал рассказывать об истории создания музея, об археологических раскопках и главное – о том по-настоящему бесценном вкладе царской России в эпопею русского паломничества на Святой Земле. Говорил он так вдохновенно и с такой любовью, что я сразу приняла его за своего. Ведь в Иерихоне живут и христиане. О эти православные арабы! Без их шумного присутствия в Великую Субботу на Гроб Господень даже Благодатный огонь не сходит!

Боли в натруженных ногах не утихали до того момента, как я увидела огромные фотографии, практически от потолка до пола, паломников начала 20 века.

Нет, я была не просто удивлена, я была раздавлена тем, что увидела. На одной из фотографий – огромная группа паломников, человек сто!

Среди них на лошадях восседают охранники-турки, ведь паломничать в те времена было опасно: и дикие звери, и мародеры, и разбойники. В пути эти люди проводили по полгода! Шли из России пешим ходом, терпя и холод, и жару, и голод, и болезни. Говорят, многие здесь и умирали, оставляя свои косточки в Святой землице. Кто фотографировал этих удивительных русских мужиков и женщин, тот запечатлел неповторимый миг святой русской веры!

Сколько лиц боголюбивых христиан, не позирующих на камеру, а живущих в вечности, презревших не только все трудности, но и смертельные опасности, смотрели на нас без упрека и снисходительности. Эти бабушки в простых платках, эти бородатые сермяжные деды! Сколько в них простоты и чистоты! В руках громоздкие чайники, за плечами – самошитные баулы, и у всех в руках, я даже замерла от осознания увиденного, что бы вы думали? – букетики цветов! Так это они Пасху Христову на Святой Земле встречают!

Про боль в ногах я не хотела думать. Я смотрела и смотрела на это черно-белое полотно и думала только о том, насколько оскудели мы духом, утеряли способность терпеть все ради Христа, разучились любить и умирать за веру.

Мы стали всегда чего-то бояться: то того, что услуги ЖКХ подорожают и цены вырастут, то того, что гречка исчезнет и доллар поднимется. Страхи, страхи… А страх у христиан должен быть только один: страх Божий!

Прозрачной стала вода моих воспоминаний. Покойно на душе от того, что пусть и без героизма, но покорена была нами гора Искушений, что коснулась наших белых рубах святая вода Иордана, что оставила свой неизгладимый след в сердце ночь причастия у Гроба Господня и осознание того, что день и ночь молятся в Горненском монастыре русские монахини за Россию и весь мир.

В аэропорту Тель-Авива мы едем по горизонтальному эскалатору к месту ожидания нашего лайнера, отправляющегося в Москву.

Саша грустит и вдруг произносит:

– А я буду скучать по Иерусалиму.

– И я буду скучать, – со вздохом добавляю я.

В школе внук раздавал привезенные со Святой Земли маленькие иконочки своим одноклассникам, и один из них отказался брать. Как же Саша был возмущен этим отказом, весь вечер не мог успокоиться!

– Это же икона! Грех не брать!

Вот и у него «вода» воспоминаний постепенно становится прозрачной. Будем надеяться на ее целебность!

Софья Никулина, газета "Благовест"