В ночь с 16 на 17 июля 1918 г. зам. председателя Уральской Чрезвычайной Комиссии Янкель Хаимович Юровский, получивший приказ о расстреле царя Николая II и его семьи, поднялся на второй этаж Ипатьевского дома и разбудил их личного врача, профессора Е.С. Боткина. «Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа на нижний», – сказал он и попросил разбудить их. Царственные узники оделись и умылись за полчаса. Затем все они были переведены в подвал – Император Николай Александрович, Императрица Александра Фёдоровна, их сын четырнадцатилетний Царевич Алексей и дочери: двадцатичетырёхлетняя Ольга, двадцатилетняя Татьяна, девятнадцатилетняя Мария и семнадцатилетняя Анастасия. Кроме того, с ними были профессор Боткин, повар Харитонов, царский лакей Трупп и комнатная девушка царицы Анна Демидова. Мебели в комнате не было, но для больного царевича Алексея принесли стул, на который он сел.
На некоторое время установилось напряжённое молчание. Юровский достал листок и стал зачитывать смертный приговор, но не успел произнести последние слова, как Царь громко спросил: «Как, я не понял?.. Прочитайте ещё раз». Юровский прочитал вторично и сразу же вытащил револьвер и выстрелил в Царя.
Почти одновременно раздался залп команды латышских стрелков по остальным приговорённым. Расстрелянные, истекая кровью, упали на пол, и лишь царевич Алексей всё ещё сидел на стуле. В него снова начали стрелять, пока он не упал.
Потом по лежащим на полу узникам выстрелили ещё раз. Дым заслонил электрический свет и затруднил дыхание палачей. Стрельбу прекратили и, чтобы разошёлся дым, открыли двери. Принесли носилки, начали убирать трупы. Когда взялись за одну из царевен, она вдруг вскрикнула и закрыла лицо рукой. Живыми оказались и другие царевны. Тогда палачи стали добивать их штыками...
Великие княжны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и царевич Алексей
Таковым было, по воспоминаниям самих убийц, кровавое злодеяние, совершённое над Помазанником Божиим – Царём Николаем II, его семьёй и верными слугами. Так свершилось одно из самых трагических событий в истории России. И что же? Содрогнулся ли русский народ при известии об этом? Нет, выражаясь словами Пушкина, «народ безмолвствовал». Марина Цветаева записала о тех днях так: «Стоим, ждём трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский выкрик (разносчика газет – И.Е.): ''Расстрел Николая Романова!.. Николай Романов расстрелян рабочим Белобродовым!'' Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая и тоже (тоже!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего. Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, отворачивают глаза – куда? Да так, в пустоту...»
Странно и горько читать сегодня эти строки. Конечно, истинно православные люди были поражены гибелью Царя, но, как писал митрополит Анастасий (Грибановский): «Ещё более должно нас поражать и удручать бесчувствие русского народа, с каким он отнёсся к страдальческой кончине своего Государя. Когда его невинная кровь, соединившись с кровью его супруги и юных детей, пролилась в тёмном подвале Ипатьевского дома, это потрясающее событие, от которого, казалось, могли содрогнуться самые камни, не вызвало ни ужаса, ни острой скорби в толще русского народа, почти не заметившего его в шуме общих потрясений революции».
И в самом деле, «общие потрясения революции» были потрясающими. В этом же 1918 году, когда была расстреляна царская семья, только в двадцати губерниях Центральной России вспыхнуло 245 кровопролитных народных восстаний.
На борьбу с большевиками поднялось казачество во главе с генералом Корниловым. Создавалась Добровольческая армия, возглавленная впоследствии лидером Белого движения генералом Деникиным. До Царя ли было народу? Крестьяне проливали свою кровь за землю, рабочие – за фабрики, белогвардейцы – за конституционную республику, а все вместе – за демократические свободы и некое «Учредительное собрание», которое, якобы, должно решить судьбу России. И только за освобождение Императора Николая II и восстановление монархии борьбы не было.
Царская семья в Ипатьевском доме. Художник П.А. Мурахин. На картине изображены (слева направо): камергер Алоизий Егорович Трупп, Великая княжна Мария, Великая княжна Анастасия, Цесаревич Алексей, Император Николай II, Императрица Александра Федоровна, Великая княжна Татьяна, Великая княжна Ольга, лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, комнатная девушка Анна Степановна Демидова, повар Иван Михайлович Харитонов.
Хотя никто не освобождал народ от Соборной клятвы 1613 г. на верность Романовым «из рода в род». Да и армия не была освобождена от присяги. Даже надуманный «Манифест об отречении» (которого в действительности не было, а была лишь телеграмма в Ставку с конкретным адресатом – «начальнику штаба»), не освобождал русское воинство от присяги и крестоцелования. И всё-таки присяга была попрана.
«Мы былого не желаем, Царь нам не кумир. Мы одну мечту лелеем, дать России мир», – как гимн распевали белогвардейцы генерала Корнилова. Да и генерал Деникин впоследствии прямо заявлял, что Романовы вернутся на трон только через его труп. Конечно, такое отношение к Помазаннику Божию дало все основания святителю Иоанну (Максимовичу) с болью и горечью сказать: «...Виноваты все в той или иной степени: кто прямым мятежом, кто его подготовкой, кто изменой и предательством, кто оправданием совершившегося или использованием его в выгоду себе».
Трудно представить, что пережили Царь Николай II и Царица Александра Фёдоровна, видя кругом «трусость, обман и измену». Казалось бы, они должны были презирать предавший их народ. Но в своей святой вере в Россию они знали и понимали русских людей настолько глубоко, что до конца дней своих сохранили к ним искреннюю, отеческую любовь.
«Странность в русском характере, – писала Императрица Александра Фёдоровна из заточения, – человек скоро делается гадким, жестоким, безрассудным, но одинаково быстро он может стать другим; это называется бесхарактерность. В сущности, большие тёмные дети...
Чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребёнка, и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения... Верь народу, он силён и молод, как воск в руках. Плохие руки схватили, – и тьма, анархия царствует, но грядёт Царь Славы и спасёт, подкрепит, умудрит сокрушенный, обманутый народ».
После революции многие, отрезвляясь от дурмана демократических свобод, начали жалеть о содеянном. Поэтесса Зинаида Гиппиус в дневнике от 18 ноября 1918 года записала случай, когда в Петропавловской крепости большевистские комиссары разговаривали с солдатами и матросами, поддержавшими революцию, о новой власти. Комиссары были просто поражены, когда узнали, что они хотели бы вновь видеть на троне Царя.
Шахта, куда сбросили убиенную царскую семью, на территории монастыря святых Царственных страстотерпцев на Ганиной Яме под Екатеринбургом
Конечно же, безмолвие народа после расстрела царской семьи было каким-то не поддающимся осмыслению затмением умов и окаменением чувств. Но в глубинах духа православных русских людей всё-таки произошли некоторые сдвиги. Как писал архиепископ Нафанаил (Львов), «мученическая смерть Государя и всей семьи... была тогда для многих отрезвляю-щим ударом, исцеляющим от опьянения угаром революции».
Убив Государя Императора Николая II, большевики не убили в народе память о нём. Об этом говорят факты почитания расстрелянного Царя.
Известен случай, когда казаки, оказавшись в окружении красных отрядов, получили по молитвам к нему чудесную помощь. Оказавшись в безвыходном положении, священник отслужил молебен «Николаю, Государю Российскому». После чего все стали выходить из окружения прямо по непроходимому болоту. Вот как рассказывали об этом очевидцы: «Шли и по колено, и по пояс, проваливались по шею... Лошади вязли, выскакивали, опять шли... Сколько шли и устали ли, не помнят. Никто ничего не говорил. Лошади не ржали... И вышли... Из окрестных жителей никто не хотел верить, что прошли этим путём. И шума перехода не слыхал неприятель. Были люди – нет их!»
И, тем не менее, широкие массы народа цареубийство не отрезвило. Революция победила, и богоборческая власть прочно утвердилась в России. Сегодня, когда настали иные времена и почитание Царственных страстотерпцев стало в среде православных всеобщим, нам необходимо хранить духовное трезвение.
Игорь Евсин, газета "Благовест"