В эти дни, когда праздники малы, а слова немногочисленны, да и те, какие есть в них, уже сделались привычными до неотличимости от просто воздуха, – в эти времена «простых» служб тайная глубина их особенно близка к поверхности, особенно доступна внимательному.
Внимание – совсем не малая вещь. Оно – благоговение. В нём живёт бережность к благодати, страх Божий, где есть и трепет, и изумление, и наша жажда Бога, впрочем, всегда мирная.
Прислушаюсь. К тишине храма, где безэмоционально текут слова богослужебных текстов, знакомые и новые, просвечивающие теплотой жизни. К себе, которого наконец могу различить, когда меня не заливает разнообразное развлечение. И есть ещё то Большее, что даже временами словно отсутствуя, говорит. Без слов, одним дыханием.
Не смея никого ни к чему призывать, хочу дать место Тому, Кто говорит яснее.
Что это за теплота, прекращающая скуку, нет, даже стоящая за гранью пройденной скуки? За гранью, внутри богослужения, когда удастся вниманию так притихнуть, что наконец остаётся только одна служба. И делается возможным ей – быть. В том, кто слушает, слышит, внимает.
Нужно ли тогда множество слов? Отцы писали толкования молитве, которая уж действительно может быть названа единословной: «Господи, помилуй». И слыша лишь эти два слова, они встречали многое. Тогда служебный простейший текст вдруг становится в консонанс с нашей жизнью, отзывается в слушающем, как точно и наша жизнь тогда отзывается в нём, служебном тексте, словах молитвы, простых, как хлеб.
Преподобный Серафим говорит, что эта теплота – плод мысленного труда внимания, как если бы кто тёр руку об руку и они согревались бы. Это ещё не благодать, говорит он, и если кто не придаёт ей большого значения, этой теплоте, тот не погрешает. Благодать не в теплоте крови. И всё же эта теплота сколько-то важна. Святитель Игнатий Брянчанинов с иронией и лёгким сожалением пишет о себе в своей болезненной старости и телесной слабости: «Вот до чего дошёл я. Утром, если не выпью две чашки чая, молиться не могу». Само собой, это касается тех дней, когда он не причащался Святых Христовых Таин.
И мы, всякий, хоть немного – знаем об этом. Так бывало в детстве, когда мы, увидев что-то захватывающее, могли замереть на час или больше. Например, рассматривая, как муравьи строят свой муравейник. Или как пчёлы, одна за другой, прилетают и улетают, собирая мёд. Да многое.
Но эта теплота – не цель молитвы, и даже не средство её. Она – средство ко вниманию, нашей вовлечённости. И ей должно быть столь тихой и мирной, чтобы, собрав внимание, она более не отвлекала бы. Чтобы говорило Большее. То, что в словах, за словами, сквозь слова богослужебных текстов. Тишина Христова.
Преподобный Епифаний Премудрый, списатель жития преподобного Сергия Радонежского, говорил о нём: «Сергий – тишина великая». Подобное говорит и другой преподобный, Серафим Саровский: «Стяжи дух мирен...».
Именно это – говорит в будничных службах. Но говорит только тогда, когда кто не ищет услышать этой речи. Не ищет услышать тишины этой, а предстоит Богу. Наше человеческое внимание, обращённое к богослужебным текстам, в этом находит немалое: предстояние. В нём нет ничего примечательного. Ни звуков, ни вида, ни запаха – вообще ничего, касающегося рецепторов, чувств. Господь обращён к нам в нашем Ему предстоянии, и Он говорит, но не так, как мы. В Его обращённости нет множества слов, как нам привычно. Он просто предстоит нам, как и мы – Ему.
Тот, кто ищет ощутить это нечто – не найдёт. Но если внимать богослужебным текстам, самой всей службе, будничной и тихой в своей простоте, а иногда даже незамысловатости, Господь Сам находит нас.
И тогда... Святитель Феофан Затворник говорит, что нужно «избегать самоцена». То есть, если ощутит кто благоговение, стоит ему суметь промолчать об этом и внутри себя, и перед самим собою. Не трубить: «Я – в благодати!», иначе Дух Святой, кроткий и тихий, отступает или, точнее, скрывает Своё действие.
Да мы, собственно, как свидетельствует преподобный Силуан Афонский, большей частью только тогда и ощущаем, что мы были иными, когда Он отступает, когда мы уже теряем. А мы и не замечали... Мы непрестанно теряем и хотим вернуть.
Но в этом – наша жажда. Наше Преследование и возвращение.
Игумен Паисий (Савосин), газета "Логосъ"