Разум, занятый поиском истины, встречает на своем пути три группы проблем, которые традиционно относят к разряду сверхсложных. Таковы, например, математические задачи «Миллениум», многие из которых ждут своего решения уже не одну сотню лет.

Если бы какой-нибудь человек из древности вдруг оказался среди нас, он бы подивился не только нашим автомобилям, телевидению да компьютерам. Он даже удивился бы не тому, как много — по сравнению с ним — мы читаем. Его бы скорее глубоко потрясло то, что мы читаем.

Есть в Библии один эпизод, который не может не смутить. Это — поступок Авраама, когда он по повелению Бога отправляется на гору Мориа, чтобы принести в жертву своего сына — единственного, долгожданного, любимого. Сына, которого Бог даровал Аврааму и Сарре в глубокой старости... В сердце невольно закрадывается вопрос: неужели Бог Библии настолько жесток, что хочет отнять у человека самое дорогое?

Люди обычно стараются избегать конфликтов. Если кто-то, наоборот, напрашивается на них, такому человеку трудно найти общий язык и в семье, и на работе. «Он конфликтный», – скажут о нем, и предпочтут лишний раз с ним не связываться, даже если во всех остальных отношениях это человек замечательный. Нам гораздо приятнее иметь дело с тем, кто промолчит, даже если будет не согласен, а в острой ситуации отойдет в сторону.

В свое время коммунисты громогласно обещали отправить религию «на свалку истории». По иронии судьбы, на ту самую свалку в результате угодил сам коммунизм. Из этого факта можно извлечь немало уроков, и один из них – в том, что, относясь к истории как к «свалке», мы сами рискуем превратиться в мусор. «Не бросайся камнями, если живешь в стеклянном доме» – гласит древняя мудрость. А ведь история – это не что иное, как дом человеческого бытия, единственный путь существования человечества в потоке времен.

Митрополит Антоний Сурожский однажды подметил, что наука и религия гораздо ближе друг другу, чем может показаться на первый взгляд.

«Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, – весна была весною даже и в городе... Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди – большие, взрослые люди – не переставали обманывать и мучать себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, – красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом».

«Утром я отправляюсь на работу. Подхожу к рабочему столу и сажусь на стул... Груда документов на столе начинает раскладываться, сортироваться, проверяться, статистически обрабатываться, анализироваться, и на основании этого составляется план, который отправляется на стол в другом отделе... Остальное от меня не зависит. Механизм вмонтирован в стул и включается в тот момент, когда я на него сажусь. Стоит мне встать, как механизм отключается, и работа прекращается. На протяжении всего рабочего дня мне приходится неотрывно сидеть и наблюдать за происходящим на столе. В этом и заключается моя работа. Тем же заняты все мои сослуживцы. И так во всех фирмах. Вот к чему привел научный прогресс. Тяжелый труд исчез, безработных не стало – разве это плохо? Конечно, все так, но невыносимо! Иногда мне кажется, что здесь и коренится причина всех моих бед. Из-за такого все и ударились в пьянство. После работы ничего не хочется делать. А если ничего не делать, с головой начинает что-то твориться…»