Если коммунисты видели в истории «свалку», то иные капиталисты задумали отправить в утиль саму историю! На закате 20 века американский футуролог Френсис Фукуяма выпустил статью «Конец истории», которая вызвала феноменальный резонанс. «Конец истории» здесь видится в завершении противостояния глобальных мировых систем, – социализма и капитализма. Дескать, изнурительная борьба этих «титанов», стремившихся доказать миру, на чьей же стороне истина, и была главным содержанием финальной фазы всемирной истории. Наконец, «суд истории» свершился: один из соперников пал, другой празднует свой триумф. Капитализм восторжествовал не просто как общественная система, но как образ жизни, как мировоззрение, как принцип. У него больше не осталось серьезных врагов, а значит, драма истории кончается, остается спокойная монотонность «правильного» бытия. Но его вкус уже далек от вкуса подлинной жизни…
«Мы все живем как будто, но
Не будоражат нас давно
Ни паровозные свистки,
Ни пароходные гудки.
Иные – те, кому дано, –
Стремятся вглубь, – и видят дно, –
Но как навозные жуки
И мелководные мальки…» (В.С. Высоцкий)
Не зря говорят, что все новое – лишь хорошо забытое старое. Каждый, кто знаком с историей европейской культуры, без труда узнает в новомодной идее «конца истории» явственные отголоски религиозных представлений средневековья. Во-первых, это учение Августина о смертельном противоборстве двух «градов» – праведного и греховного. Во-вторых, ересь хилиазма, согласно которой после победы над силами зла должно наступить безоблачное тысячелетнее царство праведников. Эти представления никогда не были догматами Церкви, но в «перевернутом» виде они сделались догмами современной светской религии. И далеко не только в этом состоит влияние христианства на наше историческое сознание.
«История не терпит суесловья,
Трудна ее народная стезя.
Ее страницы, залитые кровью,
Нельзя любить бездумною любовью
И не любить без памяти нельзя». (Я.В. Смеляков)
Древний языческий мир не ведал идеи истории, не знакомо ему и трепетное благоговение перед страницами прошлого, где можно разглядеть, как порой, по слову евангельскому, «сила Божия в немощи совершается»... – Да, но как же знаменитый древнегреческий «отец истории» Геродот, как же конфуцианство, другие культуры и религии, бережно хранящее свою историческую память?.. Все так, но по существу, история для них – лишь собрание примеров, поучительных для правителей; с таким же прозаическим расчетом предусмотрительный адвокат ведет архив старых судебных актов.
Совсем другое дело – то волнующее чувство истории, которое переполняет библейские повествования. Неисповедимым промыслом Бог избрал темное, неприметное палестинское племя, и с тех пор его история становится священной. Бог не просто руководит судьбой своего народа, но Сам принимает в ней участие: в истории происходит встреча Бога с человеком. Отсюда – то особое, ни с чем не сравнимое значение, которое приобретает история для людей Библии, ведь познание истории способно приблизить к Богу! Псалмопевец царь Давид видит в прошлом таинственные деяния Бога, и это приводит его в восторг: «Вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих, рассуждаю о делах рук Твоих» (Пс. 142: 5). Вершина истории – воплощение Сына Божия, открывшее миру, что Бог есть не только Могущество, но жертвенная Любовь, вплоть до смерти крестной.
Свершившееся в Боговоплощении преображение истории полностью перевернуло картину человеческой жизни, освободило нас от роковой власти циклических ритмов Вселенной. Конечно, нам никуда не деться от того, что день следует за ночью, весна за зимой, а каждый новый год приносит новый урожай. Родятся новые поколения, мы увидим своих детей, внуков, правнуков, но… душа наша тоскует, и втайне мы ждем от жизни чего-то большего. Подобно герою хроники Ивана Бунина «Жизнь Арсеньева»: «стал однажды (брат) Николай рисовать мне моё будущее, – ну, что ж, сказал он, подшучивая... и ты куда-нибудь поступишь, когда подрастёшь, будешь служить, женишься, заведешь детей, кое-что скопишь, купишь домик, – и я вдруг так живо почувствовал весь ужас и всю низость подобного будущего, что разрыдался...» Человеку христианской культуры не дано успокоиться филистерским счастьем, он навсегда уязвлен великой духовной жаждой.
По материалам цикла программ Радио России