Ответ — конечно же, кроется в детстве: «Только однажды, — пишет Сартр, — у меня возникло чувство, что Бог существует. Играя со спичками, я прожег маленький коврик. И вот, когда я пытался скрыть следы своего преступления, Господь Бог вдруг меня увидел — я ощутил его взгляд внутри своей черепной коробки и на руках; я заметался по ванной комнате, до ужаса на виду — ну просто живая мишень. Меня выручило негодование: я пришел в ярость от Его наглой бесцеремонности и начал богохульствовать... С тех пор Бог ни разу на меня не смотрел».

В рассказе современной японской писательницы Рюноскэ Акутагавы есть такая картина преисподней: «В бушующем пламени и дыму, истязуемые адскими слугами с бычьими и конскими головами, люди судорожно мечутся во все стороны, как разлетающиеся по ветру листья. Там женщина, видно, жрица, подхваченная за волосы на вилы, корчится со скрюченными, как лапы у паука, ногами и руками. Тут мужчина, должно быть, какой-нибудь правитель, с грудью, насквозь пронзенной мечом, висит вниз головою, будто летучая мышь. Кого стегают железными бичами, кто придушен тяжестью камней, которых не сдвинет и тысяча человек, кого терзают клювы хищных птиц, в кого впились зубы ядовитого дракона, — пыток, как и грешников, там столько, что не перечесть».

Сегодня подобные образы Дантова ада уже не производят шокирующего впечатления.

С начала прошлого столетия мир знавал не просто аллегорические, художественные образы ада, но вполне ощутимое зловоние, просачивающееся из преисподней:

«Товарищ Ленин, я вам докладываю
не по службе, а по душе.
Товарищ Ленин, работа адова
будет сделана и делается уже»

Плоды этой «работы» сегодня известны всякому. Инфернальные картины Иеронима Босха или Сальвадора Дали, или даже истерический пафос Ницше — не более чем легкая разминка к торжественному шествию обитателей преисподней по судьбам ХХ века. Легко заметить, что «работа адова» и «приговор быть свободным» постоянно переплетаются и в судьбах людей, и в судьбах целых народов. Как это ни может показаться странным, но христианство смотрит на ад именно как на место, где до конца выполнено обещанное Богом человеку — быть свободным! — ведь образ Божий, прежде всего, состоит в свободе человека! Должно же быть пристанище у тех, кто вместе с Сартром и Иваном Карамазовым «свой билет на вход спешат возвратить обратно» — особое, выделенное, обособленное — для тех, кому тошно быть в Божественном мире! Там, в преисподней, им предоставлена возможность жить самим собою, не по Божьему, а по-своему, не по любви, а «по своему хотению» — хотя едва ли можно назвать жизнью вечное пребывание в аду...

Как рай, так и ад для человека начинаются ещё во время земной жизни.

Адская мука — это свободный выбор человека. Более того — выбор желанный. Ведь бывает упоение яростью, или даже злорадство — это тоже своего рода «радость», только с демоническим смешком. Именно эти извращенные «радости», ставшие сущностью человека, и будут подобно червю вечно пожирать грешников в аду. «Мука — свидетельство неспособности любить», — писал Ф.М.Достоевский. «Ибо возмездие за грех — смерть» — не переставал повторять апостол Павел. Вечное умирание неумирающей души, неостановимое отдаление от источника жизни — Бога — само по себе становится мучением вечного опустошения. Не Бог изобретает для грешников наказания и мучения, нет: источник страданий грешники порождают внутри себя сами. Святой Василий Великий по поводу адских мучений писал: «Те, которые делали зло, воскреснут на поругание и стыд, чтобы увидеть в самих себе мерзость и отпечатление соделанных ими грехов. И может быть, страшнее тьмы и вечнаго огня тот стыд, с которым увековечены будут грешники, непрестанно имея пред глазами следы греха, совершенного во плоти, подобно какой-то невыводимой краске, навсегда остающейся в памяти душ их... Жесточайшее из всех мучений — вечный позор и вечный стыд».

«Ад не есть какая-либо вечная жизнь вне Христа, — пишет Е.Н. Трубецкой, — ибо вечная жизнь одна: она только в Боге, только во Христе; Отпадение ада от Бога есть отпадение смерти, а не отпадение жизни». Именно поэтому существование отпавшей от Бога твари в аду есть «увековеченный миг окончательного разрыва с жизнью».

Протоиерей Павел Великанов, цикл программ "Мир. Человек. Слово" Радио России