Они жили совсем недавно, но в то же время в совершенно другой эпохе. В одной из деревень-слобод возле города Шацка. Их собственные родители были истово верующими людьми – вся жизнь их была строго регламентирована верой.

А Иван и его будущая жена выросли в советское время. Впрочем, деревня и после революции очень долго хранила патриархально-православный уклад. Их матери, как и многие, не стесняясь, носили всю жизнь крест, платок, юбки в пол и ходили в единственный на всю округу храм каждое воскресение и каждый православный праздник.

Их детям было уже труднее – советская школа, колхоз, служба в рядах Красной Армии. Война.

Вся жизнь Ивана и Марии прошла вместе. Два сына, четверо внуков, шесть правнуков. Я была их первой внучкой.

Благодаря бабушке, детство мое прошло под сенью деревенских ив на слободской улице в окружении кур, подружек и светлого мира, сплетенного из солнца, листвы и воскресных просфор.

Познакомились мои дедушка и бабушка после войны с Японией, когда деда, наконец, отпустили домой – в Казачью слободу.

Бабушка шла со старшими подругами с колхозного поля. В артели она была самой младшей – приписала себе два года, чтобы работать. Была сильным, шаловливым ребенком: пока уставшие женщины спали в полуденный зной на земле – привязывала им к косам камни. Зачем? Просто шалила.

В этот день возвращавшийся с войны молодой солдат и увидел ее – спрыгнул из подвозившего грузовика. Хотел познакомиться. Но Маша молчала – не отвечала Ивану. Он ее внимания еще несколько месяцев добивался. А она пряталась от него в крапиве за огородами.

Фото: Анна Назаренко (vk.com/4ai_budesh)

***

Я своими глазами видела, как совсем немолодые люди – дедушка Иван и его жена Мария – играли. Каждый день, своим собственным неподражаемым образом. Им не было скучно друг с другом. Иногда эта игра имела вид целого спектакля.

– Что-то дед наш задерживается, – сетовала бабушка, – Юльк, погляди, не идет ли?

– Не идет.

Бабушка выходила ждать.

Наконец, он шел. Сначала вроде – ровно. Вдруг, увидев свою Марию, начинал качаться. Потом ноги его заплетались, потом я видела, как он лежит в терраске с закрытыми глазами.

Зачем он тайком мне подмигивал, я не понимала.

А бабушка ругалась…громко, с чувством:

– Вот ведь старый хрыч! И где же успел-то….!!!!

По указке бабушки я несла подушку – ей было жалко, что «старый хрыч» (самое страшное в ее устах ругательство) лежит на твердом полу. А когда она сама пыталась завернуть его в одеяло, дед, совершенно трезвый, вскакивал, хватал ее на руки, кружил и смеялся:

– Заказ срочный был, денег тебе принес, Маша! Исть пойдем, все расскажу!

Дед писал стихи. Бабушка грозилась сжечь их в печке.

Мне было жалко деда – даже старый, он был бесподобно красив: черные смоляные кудри, сапфировые ясные глаза среди добрых морщинок. Поджарый трудовой человек.

Бабушка ходила с веником по дому – на полу ни соринки. Пахло свежей водой. А бабушка ворчала на деда.

– Бабушка, ты что, деда не любишь?

– Кто тебе сказал? Деда нельзя не любить. Первым красавцем был. Куда ж без него! А ругаюсь – так как же не ругаться? Для порядка надо.

– Дед, а ты бабушку любишь?

– Ох, Юлька, никого красивее ее нету на свете. А то, что ругается – так надо. Мужик без женского окрика – как волк.

Фото: Анна Назаренко (vk.com/4ai_budesh)

***

Бабушка командовала – дед строил. Первоначально, когда только поженились – был построен пятистенок. К старости он превратился в затейливый просторный лабиринт из «хат», как их называла бабушка. К «хатам» прилегали терраски, амбары, помещения для скота и птицы. Далее шли дорожки, огород, колодец и баня. Баня была организующим центром общественной жизни улицы.

Бабушка – распоряжалась. Дед всю субботу топил в бане печь, носил воду. К огромному железному котлу, сделанному им, приходили «хозяева» соседних усадеб с флягами воды. Воду носило пол-улицы. А вечером все приходили к столу. Ели, пили чай, ходили париться. Когда одни возвращались, им наливали ароматный настой, желали «легкого пара». Последними шли мы с бабушкой, а после нас – дед. Церемония заканчивалась.

В такой день зря меня звали подружки на улицу – я слушала взрослых.

Сидя за столом, они всегда сначала говорили о помидорах. Как они растут. Потом про остальной урожай. Но заканчивались разговоры всегда одним и тем же – рассказами соседки про Библию и обсуждением Откровения Иоанна Богослова.

Признаки приближающегося антихриста селяне видели еще тогда – и звезды – ровно их треть – слизал неизвестный мне тогда дракон, и землю опутала сеть железных дорог. Наивные люди! Они не дожили до сети Интернет. Да мало ли еще сейчас сетей, в которые попадают люди.

А они тогда жили своей общинной жизнью. И на всей нашей улице никто ни с кем не разводился. И никто никого не бросал. И в каждом доме выросшие ныне внуки могут написать такую же или еще более интересную историю про своих «Ивана да Марью».

Теперь они ушли навсегда. Деревня изменилась. И только лопухи у новой дороги цепляют своими репьями за самое сердце: «А ты помнишь, как все было? Твои дети и внуки что расскажут своим потомкам?»

Юлия Долматович, газета "Логосъ"