Каждый из нас хотя бы раз задумывался о том, кто же этот самый ближний, которого нам надо возлюбить, как самого себя. Ведь в другом месте Нового Завета есть: «…да будет тебе, как язычник и мытарь…» (см. Мф. 18:17). А еще есть родные, которые и сами в храм не ходят, и нам «мешают»… И на них найдем слова из Нового Завета. И не каждый из нас уверен, что знает точно, кто же такой этот ближний. А Господь рассказал притчу. Притчу о правоверном еврее и спасшем его неверном самарянине.

Однажды подобная история повторилась со мной.

Мы с маленькими дочками возвращались в начале апреля из питерского санатория, где отдыхали по служебной путевке. Когда нам пришло время ехать назад, возникла путаница с покупкой билетов. Вместо «фирменного» поезда мы попали на «Санкт-Петербург – Астрахань»…

Радостные, после двухнедельного отдыха, мы загрузились в плацкарт. И поняли, что кроме нас русских людей в вагоне нет. Впрочем, все пока было чинно. Сбоку от нас раскладывал сумки молодой человек – кореец. А в нашем «купе» нижнюю полку занял пожилой азербайджанец. Разложил вещи, помолился спокойно по-своему и лег. С нами не разговаривал. Повернулся к стене. От нашего угощения отказался.

А потом появились и русские. Молодые мужчины, которые ехали куда-то на юг после питерских заработков.

Мои дети поели, попрыгали между полок и по полкам. Наступила ночь.

И тут я вдруг окончательно поняла, куда попала. В полу вагона местами были дырки, прямо на улицу. Вагон не отапливался. Детей уложила спать в пуховиках. Хотела взять дополнительные одеяла, но комната проводницы оказалась закрыта изнутри. Нам никто не открыл.

А в соседнем купе началась самая безобразная вакханалия, которую только можно было представить: русские мужики пили, курили прямо в вагоне, матерились, хохотали так и говорили между собою такое, что волосы поднимались дыбом.

Я сидела на полке, где спали мои маленькие дети, и молилась. Про себя. Лечь и расслабиться я, конечно, не могла. А наш сосед – азербайджанец – спал, повернувшись лицом к стене. И тут нашим соседям за стенкой стало скучно. Вот один из них встал на поиски забавы. И увидел меня. Осклабился страшно. И, растопырив руки, двинулся в мою сторону.

Закрыл глаза парень-кореец. А больше никого не было.

Я оказалась один на один с человеком, которого уже трудно было и назвать в таком состоянии человеком. Сказать, что мне было страшно, это ничего не сказать. Рядом со спящими детьми я чувствовала свою беспомощность.

И тут я увидела перед собой лысоватый затылок азербайджанца. Маленький, собранный, жилистый дедушка уже стоял перед громилой, едва доставая всем своим ростом буяну до груди.

– Куда идешь? – закричал он. – Не видишь, дети спят?
– Твои, что ли, дети? – с нехорошей ухмылкой спросил страшный человек.

Вся сила решимости биться до последнего, ни за что не отступить послышалась в железном ответе:
– Мои дети!

Они еще померили друг друга взглядом… И человек отступил. 

А наш сосед – мусульманин – молча улегся на место. Мои благодарности слушать он не стал. Дети всего этого не знают, они спали до утра.

Среди ночи к нам в купе пришла с какой-то темной станции женщина. Русская. Была все время чем-то недовольна. Почему-то ей мешал наш азербайджанец. Она бурчала на него и даже толкнула, но он молчал.

Я не хочу рассуждать о разных верах и их сложных взаимоотношениях. Я не стала роптать на обстоятельства и билеты «не на тот» поезд. Потому, что благодаря всему этому я усвоила, наконец, кто же этот непонятный мне ближний…

Юлия Долматович, газета "Логосъ"