Я закрыла дверь. Но через пять минут в дверь снова позвонили.

- Вы знаете, у меня вызов, тут написано, что у вас труп.

- Но у нас никаких трупов нет.

Третий звонок в дверь меня разозлил. Ну сколько можно надоедать людям, которые прощаются с любимым человеком?!- Вы меня простите, – сказал снова полицейский, – но я перезвонил, уточнил, все верно: у вас должен быть труп.

Наконец, я поняла:

- Это вы что, про мою бабушку? Но она – не труп!

- Мне все равно как у вас это называется, но мне нужно посмотреть на вашу бабушку.

- Вот так бы и сказали. Для нас она усопла, отошла, ушла к Господу.

Полицейский улыбнулся. Он начал тоже понимать.

- Вот, посмотрите, – я провела парнишечку в форме в комнату бабушки.

Она лежала красиво одетая, со сложенными руками, с торжественным лицом, озаренным блаженством. «Перешла», – подумала я.

Бабушка заболела дней десять назад. А еще за месяц она сказала, что ей пора умереть. Но не потому, что что-то было не так. Просто она прожила свое и решила, что уже хватит.

Я росла в деревне, с другой бабушкой – шацкой казачкой. Так что я была подготовлена. Моя деревенская бабушка начала готовиться к переходу в лучший мир еще лет в сорок. Чтобы не уйти кое-как, а передать традицию, лет с трех она меня брала на все похороны и поминки, какие были у нас в Слободе.

Так что ни мысль о смерти, ни подготовка, ни поминальные торжества не были в нашей семье пугающими, а только, порой, несвоевременными. Вроде как: «Ты что, помирать собираешься? Мы же на твои похоронные деньги новый шкаф детям купили!» - говорила еще месяц назад мама бабушке.

- Да, помру и буду лежать с наглой мордой. Буду мешать – вынесете, - ответила бабуля. – И я еще Олечке на брючки новые дам!

Но меня пугало в предстоящей бабушкиной смерти не отсутствие денежных накоплений, а то, что эта моя городская бабушка не была воцерковленным человеком и не хотела причащаться. А также исповедоваться и собороваться тоже. Пока она была в добром здравии, я часто подсаживалась к ней, чтобы поговорить о вере и возможном причастии.

-Я в этом ничего не понимаю, – отрезала бабушка. - Я знаю, что есть какая-то сила, которая управляет миром. Нет, ты послушай, – тут бабушка начинала свою проповедь о том, как удивителен мир, в котором мы живем, какие в нем удивительные законы, и о том, что нужно жить честно, чтобы не стыдно было перед миром.

Я это «учение» тоже помню с детства. Совсем маленьких нас бабушка учила честности и аккуратности. Уважению соседей, людей, учителей. В какой-то миг я поняла, что бабушка даже к своим обидчикам не применяла уничижительных слов. Она уважала мир и всех, кто в мире.

И очень уважала хлеб, пекла пирожки и угощала ими всех, кого могла угостить.

В церковь же она приходила только, чтобы отстоять службу по кому-нибудь из усопших.

Зачем я это пишу?

Я хотела бы рассказать, как наша бабушка первый и последний раз приняла причастие. И было это за неделю до смерти.

Она слегла с инсультом. Врачи сказали, что, учитывая ее возраст, сопутствующие заболевания и степень поражения, надо готовиться к скорому концу.

Я в это время сама лежала в больнице, ожидая операции. Но внезапно, доктор сказал, что перенесет операцию на день и отпустил меня домой ровно на сутки.

- Бабушка, тебе позвать священника? – спросила я. И она закрыла и открыла глаза. Это было «Да».

Был снежный февраль. Я нашла знакомого с машиной, мы приехали среди дня в храм. Наобум, не зная, кого там застанем. К нашему удивлению, по пустой церкви ходил взад-вперед, будто ожидая кого-то, в полном облачении, отец Вениамин.

Я начала рассказ про бабушку

- Да-да, – ответил он, – я ждал вас.

Но мне было некогда удивляться.

- А когда последний раз причащалась ваша бабушка? – спросил священник, сидя в тряской машине.

- Наверно, тогда же, когда и крестилась, – ответила я отцу Вениамину, который очень удивился:

- Надо же! Ну, не нам судить, каждого Господь ведет по-своему…

Батюшка исповедовал и причастил мою бедную бабушку, которая, в общем, могла только закрывать и открывать глаза.

Священник ушел. А бабушка смотрела на нас посветлевшим взором. И вдруг заговорила. Она сказала, чтобы мы поели.

После смерти она как бы приснилась, а может, в каком-то тонком сне пришла в мою мысленную реальность. Ее розовый домашний сарафан, в котором она пекла пирожки, сиял жемчужной росой. Она была спокойной, сосредоточенной...

Понимаю, что нельзя слишком доверять снам, но все это дало моей душе утешение и надежду: я надеюсь, что Господь наш милостивый принял ее душу, как принимает души всех, кто служит Ему, сам того не ведая.

Каждого ведет Он своим путем! Вот почему так ценна каждая минута жизни человека. Ведь в последний день, в последнюю минуту человек может сделать шаг навстречу Богу. А цена этого шага – Вечность.

Юлия Долматович