- Почему Вы решили поступать на иконописный факультет Московской Духовной Академии? Не самый очевидный выбор для творческого юноши в наши дни.
- Я, можно сказать, вырос при храме: с 7 лет был алтарником. И рисовал тоже с раннего детства. Получается, такое сочетание: жизнь при храме и рисование – рождает иконописца. Очень хотел поступить именно в Троице-Сергиеву Лавру – знал, что это лучшее иконописное учебное заведение. Было непросто, но всё-таки поступил, проучился пять лет.
- Семинария – закрытое сообщество. Свои порядки, устав, отчасти как в армии. Было сложно встроиться в новую жизнь? Что помогало?
- Первое время действительно было непривычно, сложно и странно. Мы же все выросли в миру: привыкли ходить куда угодно и когда угодно. А в семинарии есть свои правила, режим. Но потом, когда привык, то, честно говоря, уже и уезжать не хотелось, а после каникул спешил скорее вернуться. Хотя всё действительно было строже, чем мы привыкли в обычной жизни.
Что помогало? Наверное, преподобный Сергий как-то притягивал к себе и утешал. Там же невероятное место, лучшее на земле. Иногда просто сядешь на лавку, слушаешь колокольный звон, и так хорошо... Помогали друзья: все мы там были единомышленниками. Все увлечены своим делом, все верующие. Поэтому жили как большая семья: дружно, весело. Это поддерживало. И конечно помогал архимандрит Лука (Головков) - руководитель факультета. Он действительно был нам отцом, папой, он создавал атмосферу семьи, единства сочетанием своей любви и строгости.
- Вы успели не только поучиться, но и поработать как иконописец. Сможете вспомнить какой-нибудь самый вдохновляющий проект?
- Работать мне довелось уже примерно со второго курса. Как раз на втором курсе меня пригласили на роспись храма Крещения Господня в Иордании. Из всех проектов, в которых я участвовал, этот почему-то запомнился больше всего. Во-первых, место – река Иордан, где крестился Господь. Во-вторых, опять же, коллектив. Мы и работали, и интересно отдыхали: ездили на Красное море и по древним городам библейского Десятиградия. До сих пор с участниками вспоминаем этот проект.
- Как Вы считаете, в иконописи есть место вдохновению? Или только следование раз и навсегда утвержденному канону?
- Несмотря на то, что в иконописи, на первый взгляд, действительно достаточно строгие рамки канона – это только на первый взгляд. На самом деле там очень большое поле для творчества. Иконописцу хватает возможностей творить. Мы часто видим, что современные иконописцы, особенно на Западе, пишут такие «модерновые» иконы, видимо от желания реализовать свое призвание к творчеству. Но на самом деле и внутри канона выше крыши хватает места для реализации «творческих амбиций».
Кроме того, в иконописи очень много стилей. Есть русская икона, есть византийская, и в каждой из этих больших групп еще множество периодов и стилей. И каждый иконописец может выбрать, что ему ближе. Можно создавать современную икону, то есть не дословно копировать, а творить авторскую композицию, вдохновляясь древними образами и не выходя за рамки канона.
- А почему Вы все-таки ушли из иконописи? Обычно светский человек в таких случаях ищет «жареные факты», конфликты, потерю веры. Но Вы и христианином остались, и о соратниках-иконописцах тепло отзываетесь...
- Во-первых, мне сложно самому сформулировать правильно собственные мотивы. Конечно, был личный фактор, семейные обстоятельства. Но в общем-то «всё смешалось», и я принялся колесить по миру – решил реализовать свою юношескую мечту путешествовать и рисовать. У меня такой склад характера, что получается отдаваться полностью только какой-то одной работе. Есть иконописцы, которые одновременно и пишут иконы, и занимаются живописью, но у меня так не получилось, мне надо было полностью сосредоточиться на одном, и я сосредоточился на акварели. Но думаю, что это такая временная «перезагрузка», и дальше с багажом новых знаний в живописи и новых впечатлений я смогу вернуться к иконописи. Ведь я путешествую, вдохновляясь древними христианскими памятниками в Италии, Грузии, сейчас нахожусь в Турции, на развалинах древней Византии. Иконописцу, конечно, сложно переживать здешнее запустение православных храмов...
- Расскажете про Турцию подробнее?
- Мне, как иконописцу, было больно смотреть на Святую Софию – одну из величайших святынь Православия. Сейчас она является мечетью, но – не только Святая София. В ушедшем году статус мечети получили также такие великие святыни, как, например, монастырь Хора, известный древними фресками. Я пытался туда попасть, но он был, к сожалению, закрыт. Хотел проверить слухи о том, что древние фрески зашили какой-то «вагонкой». Но попасть внутрь не удалось. А сейчас я живу в городе Фетхие на юге Турции, и недалеко от места, где стоит моя палатка, находится заброшенная православная базилика – в ней живет местный бомж. Недавно побывал также в городе-призраке Каякёй, где в 1923 году местные жители – греки – были депортированы в течение суток. Весь город и его храмы теперь пребывают в запустении.
С другой стороны, есть и действующие православные храмы. Увидел в Стамбуле болгарскую церковь святого Стефана с огромными восьмиконечными православными крестами, что меня очень удивило. Обычно христианским храмам в Турции позволяются небольшие малозаметные крестики.
- Андрей, еще хочется полюбопытствовать, как все-таки Вам удается так много путешествовать? Это же, можно сказать, роскошь в наши дни.
- Я рассматриваю свои путешествия как инвестиции. Если бы я не путешествовал, то не создал бы свои работы с натуры в живописных местах Италии, Грузии, Турции. Кроме того, мои путешествия очень бюджетны. Главный пункт расходов – добраться до места старта. Например, в Турцию я прибыл на пароме из Одессы, а дальше передвигаюсь «на своих» двух колесах – велосипедом. Изредка пользуюсь автобусом. Ночую в палатке, готовлю на газовой горелке или перекусываю «в сухомятку». Выходит недорого. Конечно, есть дерзкая мечта о доме на колесах, где можно и писать с натуры в дождь, и иконописную мастерскую разместить...
- Вы художник-путешественник, но почему «не рисуется» в студии?
- Да, действительно, не могу рисовать в студии. То есть могу, но мне трудно, это не естественная для меня форма творчества. Мне хочется большей частью рисовать на пленэре, с натуры. Я чувствую себя уверенно, когда вижу натуру, её ритм и жизнь, её подвижность и пластичность, тогда я могу передавать свои эмоции от увиденного. А когда сижу в четырех стенах, рисую по фотографии или по своим старым этюдам, нет вот этого непосредственного контакта с красотой окружающего мира, с Божьим творением. В общем, ищу вдохновения у природы.
- Как живописец Вы быстро приобрели известность, выработали запоминающуюся живописную манеру и стали узнаваемы. Но как живется христианину в условиях растущей популярности?
- Живется хорошо и радостно. Художник, как любой творческий человек, – личность публичная. При этом работает он для себя: получает удовольствие от творчества, радуется удачному произведению. С другой стороны, он творит не только для себя: можно порадоваться и спрятать работу в стол, но какой в этом смысл? Лучше, чтобы она радовала и других. Поэтому творческому человеку нужна поддержка аудитории, это дает мотивацию творить дальше, радоваться и радовать других. Так что думаю, для художника нет ничего плохого в публичности. Вспомните, когда Господь творил мир, Он же мог создать его только для Себя и Сам радоваться его красоте? Но Он создал человека и подарил эту красоту ему. А человек, и художник тоже, создан по Образу и подобию Божию, поэтому ему тоже хочется делиться красотой.
Беседовала Елена Фетисова