Недавно один известный блогер-атеист процитировал этого выдающегося материалиста, входившего в кружки Дидро и Вольтера. Частенько у граждан атеистов-антиклерикалов эти цитаты поданы так, словно у верующих людей нет ни одного внятного ответа на эти вполне справедливые вопросы.

Что несравненно хуже, иногда это ещё и просто необъективный и гордый разговор малообразованного безбожника с самим собой. Я имею в виду печальную традицию наших оппонентов дискутировать не с православной традицией, а со своим скудным, выведенным не по первоисточникам, а по карикатурным советским агиткам середины прошлого столетия, представлением о ней.

Иногда и благочестивый христианин, не преуспевший в искусстве спора, затрудняется ответить на эти вопросы, что вызывает восторг малограмотных адептов кружка «юный безбожник». Итак, попытаемся максимально кратко и просто ответить на эти вопросы…

«Если Бог бесконечно добр, зачем Его бояться?»

Понятие «Богобоязненность» и «страх Божий» понимаются нами двояко. С одной стороны, в идеале, мы боимся Бога вовсе не из-за того что Он нас, как говорит молодёжь, «колбаснёт» за проступки. Мы должны боятся Его обидеть так же, как боимся обидеть маму, например.

Здесь логику, думаю, поймёт каждый: мама мне дорога. Поэтому, хоть мне уже немало лет и от неё не завишу, я боюсь обидеть её. Ведь я, будучи нормальным человеком, должен быть ей благодарен априори. Она подарила мне жизнь и с любовью заботилась обо мне, когда я был ещё совсем беспомощным и полностью от неё зависел. Именно так мы и должны бояться Бога. Бояться ответить на Его любовь своей косностью и неблагодарностью.

С другой стороны, выражение Священного Писания «гнев Божий» — это так называемые антропопатизмы – выражения, описывающие действия Бога в этом мире через приписывание Ему человеческих чувств: гнева (Чис. 12:9), жалости (Ос. 11:8), ревности (Исх. 20:5), раскаяния (Быт. 6:6).

Святыми отцами и древними истолкователями Писания эти выражения понимались как попытка Господа донести до нашего скудного и повреждённого страстями ума какие-то истины, упростив их для нас и сделав максимально понятными. Например, преподобный Иоанн Дамаскин ещё в конце VII века писал в своём монументальном труде «Точное изложение Православной веры»: «то, что сказано о Боге ‹…› телесным образом, сказано символически ‹…› Итак, очи Божии и вежди и зрение да поймем как силу Его созерцательную, с одной стороны, и с другой — как знание Его, от которого ничего не скроется ‹…› Уши же Его и слух — как склонность Его к милости и как расположенность к принятию нашего моления. Уста же и речь — как то, что изъясняет Его Самого, вследствие того, что у нас заключающиеся в сердце помышления показываются через посредство уст и речи. И просто сказать, все то, что телесным образом сказано о Боге, имеет некоторый сокровенный смысл, посредством того, что было с нами, научающий тому, что выше нас» (Глава 11. «О том, что говорится о Боге телесным образом»).

Впрочем, хотя человек чаще всего наказывает сам себя, всё же, согласно священному Писанию, Бог действительно иногда сурово вмешивается в человеческую историю и в жизни отдельных людей. Например, когда обижают слабых и беззащитных, убивают нерождённых детей.

Одним словом, мы верим, что из терапевта Он всё же иногда может делаться и хирургом. Особенно, если мы сами Его об этом просим, призывая в молитве спасти наши души.

Если Он бесконечно мудр, чего ради беспокоиться нам о своей участи?

Можно довести этот вопрос до логического завершения и обозначить так: если Бог любит людей, отчего же некоторые попадут в ад?

Как про Царствие Небесное Господь говорит, что оно «…внутри вас есть» (Лк. 17:20-21), так и про ад можно сказать, что это, на самом деле, прежде всего состояние души. Хотя, Данте тоже был отчасти прав. Ведь очевидно, что бесы, которым человек служил всю жизнь, будут терзать его нераскаянную душу в вечности.

В таком ракурсе это мнимое противоречие о мудрости и любви Божией с одной стороны и тем фактом, что существует ад, кажется уже абсурдным.

Это как если бы некто сказал про своего участкового терапевта, что он жестокий садист, раз пообещал ему мучительную смерть от рака или цирроза, если тот не бросит выкуривать по три пачки сигарет в день и выпивать за выходные несколько канистр с пивом.

Именно в этом смысле мы понимаем и слова Евангелия от Иоанна: «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия» (Ин.: 3:18). Конечно же, это означает не то, что нарциссичный и злой христианский «бог» будет мстить тебе, если ты откажешься его почитать. Нет, это означает, что сознательно не верующий во Христа и не принимающий высочайшие Евангельские истины поставил себя в такую систему координат, при которой он обречён на неизбежный духовный и нравственных крах уже в этой жизни.

Если Он всеведущ, зачем извещать о наших нуждах и утомлять нашими просьбами?

Отчасти Гельвеций задаёт справедливый вопрос. Ведь Сам Спаситель нас предупреждает в Евангелии чтобы мы не были многословны как язычники и просили для себя и других прежде всего спасения души. А уже материальных благ ровно столько, чтобы это не опошлило и чрезмерно не приземлило нас.

В то же время нельзя не заметить - подобные вопросы показывают, что мыслитель-атеист не уловил самой сути той формы взаимоотношений между Богом и человеком, к которой мы призваны Самим Творцом в Священном Писании.

Такие рассуждения предполагают, что если Бог и есть, то это - некий философский абсолют. Или безличностный как у пантеистов – действующий словно операционная система в компьютере. Или же настолько высокий (читай высокомерный), что мы для него даже не как обезьяны, но как некая космическая плесень, которая выросла и осквернила созданный Им мир.

Понятно, что эта картина далека от библейских сюжетов про блудного сына или омывающего ученикам ноги Спасителя.

Если Он вездесущ, для чего храмы?

Этот вопрос живо перекликается с предыдущим. Из Библии мы знаем, что Создатель не просто решил поделиться с нами радостью бытия и преизбытком любви – как мы порой делимся с домашними животными. Он пожелал нас усыновить и буквально породниться с нами. Именно поэтому Он Сам и повелевает ещё в Ветхом Завете построить Себе храм.

Господь призывает нас настолько тесно с Ним соединиться, что в Писании образ этого соединения иносказательно сравнивается с браком. Собственно говоря в Евангелии Спаситель и проповедует такое соединение прежде всего. Это – самое главное.

Если эта тесная связь возникает, то тогда и появляется возможность стать счастливым человеком, зажить настоящей полноценной жизнью и глядеть на этот мир глазами Бога. Ну и как следствие, реально дотянуться до высочайшей нравственной планки Евангелия и не нарушать заповеди.

Так вот вся наша обрядность, храмы – это не просто символ наших тесных взаимоотношений с Богом. Это – деятельное проявление любви к Нему. Без таких деятельных проявлений не могут строиться отношения любви между двумя личностями.

Представьте себе мужа, всюду рассуждающего о том, как он любит жену и детей, но при этом не пошевелившего пальцем, что бы эта любовь проявилась материально. Ясно, что он попросту болтун.

Поэтому человек, рассуждающей о любви к Богу, «который у него в душе», и декларирующий свою дистанцированность от какой-либо обрядности – неоригинальный и неумный фантазёр.

Кстати, на языке православной аскетики утверждать, что «Бог у меня в душе», — это всё равно, что сказать: «я святой человек». Величайшие подвижники древности, мученики и пустынники так не дерзали говорить.

Если Он господин над всем, для чего жертвы и приношения?

Исторически, до Нового Завета все жертвы, начиная с Каина и Авеля, были прообразами Той Самой жертвы, Которой станет Спаситель. Кроме того, они учили человека дарить Богу что-то ценное, ведь выбирались всегда самые красивые животные и плоды. Ну и конечно же это некоторое попущение Божие, чтобы люди так могли проявлять свою любовь к Богу, Который несомненно в жертвах не нуждается.

Как и мы, впрочем, не нуждаемся в рисунке или фигурке из пластилина, которую нам сделал маленький ребёнок. Но в то же время мы понимаем – это бескорыстное желание малыша вызвать нашу улыбку и подарить нам радость…

В целом же, если посмотреть на три последних вопроса не глазами богослова и старающегося быть дипломатичным публициста, а взором грубоватого, но честного простеца, то в них читается такой монолог «просвещённого» вольнодумца:

«Послушай, Бог, если Ты действительно существуешь, то сделай так, чтобы сей факт не особенно мозолил мне глаза. Я, видавший виды человек, с холодным и окаменевшим сердцем, поэтому я сильно сомневаюсь, а подчас не верю, что Ты нас любишь. И уж тем более хочешь нашей неуклюжей примитивной любви и дружбы.

В редкие мгновения скорби я иногда украдкой оглядываюсь на Тебя, и твой взор кажется мне испепеляющим, а не прощающим. Хотя осуждения я не заслужил. Ведь я такой же, как все, и даже никого не убивал.

Твоя Церковь меня не устраивает. Она состоит из таких же грешников как и я, которым, в отличие от меня, выгодно притворяться, будто бы они Тебя ищут и хотят полюбить. Она – Твоя Церковь – не комфортна и там надо учиться. Если бы Ты создал мне другие условия, возможно мы смогли бы познакомиться поближе, но Ты, как я понял, этого совсем не хочешь...»

Мне кажется, достаточно ясно при подобном упрощении, что этот «монолог вольнодумца» – совсем не про Бога. Он исключительно про самого вольнодумца – про его нежелание менять свое сердце и угол зрения.

Священник Димитрий Фетисов