В моей жизни все было половина наполовину. Мои бабушки (а в основном проводники веры - это женщины) были очень разные. Бабушка по матери Анна Васильевна родилась в деревне под Рязанью, сейчас это всем известный микрорайон Семчино. Когда вышла замуж за односельчанина Андрея Ермакова, переехала с ним в город.
Всю жизнь бабушка Анна проработала поваром, и казалось, что это отложило отпечаток на ее внешность: полная, розовощекая, добродушная и, как я помню, всегда пахнущая ванилью.
Бабушка по отцу Пелагея Дмитриевна была ее противоположностью. Сухонькая, со строгими чертами лица, она хоть и тоже родилась в сельской местности, но, приехав в Рязань, стала супругой машиниста паровоза Владимира Евдокимова. Такая профессия в начале двадцатого века очень ценилась, и ее представители имели техническое образование. В детстве я любила рассматривать дореволюционные семейные фото бабушки, где на ней были одеты красивые длинные платья и шляпки с перьями, что говорило о достаточно значимом статусе жены «господина механика».
Но не только по характеру и внешнему виду различались мои бабушки, а, как оказалось потом, и по религиозным убеждениям. Случилось так, что у Пелагеи Дмитриевны тяжело заболел любимый брат. Она молилась, чтобы он выздоровел, но этого не случилось. И когда молодой человек умер, бабушка «обиделась» на Бога. Так бывает, когда человек не может смириться с промыслом Божьим.
До конца своих дней она оставалась холодной к вере, но никогда не была воинствующей атеисткой. Просто не говорила на эту тему, да и дальнейшие времена не располагали, страна уже жила по советским законам.
А другая моя бабушка Анна Васильевна православные традиции почитала. Не знаю, ходила ли она в храм, мы не жили вместе, но некоторые церковные праздники приходили к ней отмечать. Особенно запомнилась встреча Пасхи. Если бы не бабушка, я бы долго в своей жизни не знала, что такое крашеные яйца, кулич и что такой праздник вообще есть. И пусть выше перечисленное было только его атрибутами, а смысла этого дня перед нами маленькими никто не открывал, все же ощущение чего-то особенного, необычного было.
Когда мы приходили к бабушке Анне на Пасху, на столе нас ждала тарелочка с яйцами, которые тогда красили луковой шелухой, и домашний кулич. В магазинах перед Пасхой начинали продавать хлебобулочное изделие «Кекс весенний», но он обычно, не отличался хорошим вкусом. А бабушка пекла кулич сама. Внутри он был плотный, желтый и маслянистый, с изюмом и орехами, а сверху покрыт белой сахарной глазурью. Сейчас для меня Пасха нечто большее, но те далекие образы детских воспоминаний живут до сих пор.
Веру своей матери переняла и моя мама, которую звали Мария.
Это было странное религиозное чувство многих тогда людей. Оно жило где-то глубоко внутри, в каком-то зачаточном состоянии. Не прорастало, но и не погибало, если душа человека была тепла.
Мама только окончила школу, когда началась война. Совсем еще юной девушкой ушла на фронт. Там познакомилась с моим отцом. Когда вернулась после победы в Рязань, ее как фронтовичку взяли работать в Комитет государственной безопасности и, конечно же, она не могла не вступить в партию. Партийным запрещали ходить в церковь, но, каким-то образом, мама покрестила всех своих троих детей. Многодетных семей тогда было мало, время было трудное. Родители снимали две комнаты в частном доме, в котором не было удобств. Как я понимаю, жили небогато.
Мне иногда кажется, что я, самая младшая, появилась на свет благодаря тому, что мама не хотела брать на себя грех аборта и решила оставить ребенка, несмотря ни на какие трудности. Так мы и жили, пусть и не в большом достатке, но в дружной семье. Мама, конечно, уставала от забот и, как каждая загруженная работой и хозяйством женщина, иногда срывалась на мужа и детей. Такие ее любимые выражения как «Что ты кричишь как иерихонская труба», «Устроили тут Садом и Гаморру» и другие, тогда у меня даже не вызывали удивления. И только спустя годы, познакомившись с Библией, я поняла, откуда эти фразеологизмы взялись.
А еще в те годы я очень любила доставать потайную мамину сумку, где, завернутые в тряпочки, лежали маленькие иконки и крестики, по-видимому, с наших крестин.
Образки были простенькие, напечатанные на бумаге, с них глядел на меня лик Божьей Матери, и я подолгу всматривалась в него, пытаясь понять, что за загадку скрывают от меня эти «странные», но такие притягательные предметы.
Так получилось, что даже мой отец Анатолий Владимирович Евдокимов, служа в милиции, соприкоснулся с церковным миром. Неоднократно ему приходилось организовывать охрану возле храмов на праздник Пасхи. Это было в 60-е - 70-е годы прошлого века, и мой папа, как истинно советский сотрудник правоохранительных органов, свято верил в то, что оберегает верующих людей от хулиганов. А попросту в те времена всячески пытались не пускать молодежь на Пасхальные крестные ходы, постоянно транслируя в эту ночь концерты популярных заграничных исполнителей. А тех молодых людей, которые все же приходили, просто не пускали за оцепление.
Несмотря на всю эту антирелигиозную борьбу среди населения, отец очень искренне уважал обряды и священнослужителей. К нему тоже очень хорошо относились со стороны клира, как он вспоминал. Его даже приглашал к себе после Пасхальной службы бывший тогда еще епископом владыка Симон (Новиков). Папа вспоминал, как он ему говорил: «У нас служба, и у вас служба…».
Так я и росла, октябренок, пионерка, комсомолка, в общем как все, но с постоянным теплым чувством того, что что-то необъятное, сильное, мудрое и вечное наполняет окружающий мир.
В раннем детстве я искренне просила у Бога - сочиняя какие-то свои молитвы, - чтобы всегда были живы мои родные. В юности вдруг начала писать иконы, а когда попадала в разрушенные храмы, то чуть не плакала. Это сокровенное стремление к Вышнему то заполняло мою душу, то уходило вглубь, но ниточка веры не прервалась. И я благодарна всем своим родным, которых уже нет со мной, что заронили частицу веры в мое сердце, и что помогли ее сберечь. А мне теперь ее хранить в душах моих детей и внуков.
Елена Александрина