За годы и годы похоть, жадность, эгоизм и лицемерие – кто сочтет имена ваши – стали частью меня самого. И вот живу уже не я, а жадность – ты хватаешь то, что плохо лежит. Похоть – сопишь в спину невинности и красоте. Зависть – жжешь огнем сердце. Лицемерие – поддакиваешь сильному. Гнев – пинаешь слабого. Эгоизм – оправдываешь себя. Вы владеете мною, а не я вами. Вы цари, а я – раб. Вы понукаете, я – подчиняюсь. Вы растете, я – умаляюсь. Вы живые, я – тень. Желаю всего - не владею ничем. Хочу – не получаю, а получаю – не хочу.

Где ты, душа моя, в этом клубке шипящих страстей, желаний и слепого ужаса перед неизбежной смертью? Где я, я сам, в этом лабиринте? «Ау!- кричу я во мраке. - Кто-нибудь!». Но нет ответа. Не отвечает могила, ведь она – сама вопрос вопросов. Не выпускает ад, из него нет дороги. Не победить дракона – потому, что ты сам – дракон.

Алчность, похоть, зависть, гнев, эгоизм и лицемерие! Сколько раз, призывая все силы души, я пытался сковывать вас по рукам и ногам. Какие цепи приготовил! Но железо воли – распадалось как глина. Звенья разума – проедала ржавчина сомнения. Скрепы терпения – лопались мыльными пузырями! И вот теперь, господа мои, вы смеетесь, давитесь хохотом, так гулко отдающимся в скалах пустыни! «Отойди в сторону, Сын Божий, - нарастает этот дьявольский смех. - Что Ты стоишь здесь, на дороге? Ты пришел мучить нас прежде времени! Сейчас не Твоя власть, власть Света – а наша, власть тьмы!»
Но голос, Голос так властно звенящий над всей какофонией хохота.

- Как твое имя? - вопрошает Голос.

«Это про меня?» - удивляется похоть. «Нет, про меня!» - вскидывается гнев. «Меня, меня спросили!» - перебивают алчность, эгоизм и зависть. Сколько же там их еще, гнездится в душе? «Легион, - кричат они, - имя нам Легион!»

«Как зовут меня? – наконец спрашиваю я. - Меня самого? Кто я, где я, что я сам – без них? Без их хохота? Без их голосов? Почему я – не я? Верни меня – мне, Боже! Жалким, ничтожным, но самим собою! Таким, каким Ты задумал для этого мира. Верни мне имя!»

И заря, сияние, отделяющее тьму от света – Ты, Свете Тихий, касаешься моих глаз. И падает пелена. И нет уже лабиринта – лишь груда замшелых камней. Нет крышки гроба – а беспредельное небо над головой. И солнце, и зелень, и запах травы. И прикосновение теплого ветра к волосам. И Ты, Ты, Господи, бережно держащий меня за руку – оборванного, зловонного и израненного – но меня, меня самого! Человека!

«Отпусти нас, - слышится писк под Твоими ногами, - отпусти нас хотя бы в стадо свиное!»

«Ступайте!» - бросаешь им Ты, и все продолжаешь держать меня за руку и глядеть в глаза.

А дальше – все лишнее, все – пустое. И топот звериный, и вопль животного ужаса, и плеск моря – всё остается там вдалеке, за чертою.

Перед нею: Ты и я. Треск цикад в зарослях шиповника. Теплая пыль под босыми стопами. Прикосновение солнца на щеке. Горечь полыни и хмель вереска. И беспредельное сияющие небо над нами. Небо, куда Ты поведешь за Собою.

- Возвратись в дом свой, человек! - говоришь Ты мне.

- Иду, Господи! - отвечаю я, я – подлинный, - Иду!

Александр Ильинский