«Господи, если Ты есть...»

- Официальная биография представляет Вас как поэта, драматурга, казачьего полковника... А кем в большей степени сами себя осознаете?

- Осознаю себя рабом Божиим. И, надеюсь, «стенографистом» Божиим. Это – как внутренний стержень, который помогает нести свой крест и налагает ответственность за это. В одном из стихотворений у меня есть такие строки: «Во вселенной не долог мой путь, В мир иной мне придется шагнуть, Но и там, где предвечности Свет, Дам за каждое слово ответ…». Я раб Божий, создающий с Его помощью произведения разных жанров: о чем-то можно рассказать в пьесе, о чем-то – в басне, в стихотворении. О чем-то – в прозаических миниатюрах, рассказах, сказках или в романе. Какие-то строки становятся песнями…

- Тогда расскажите, пожалуйста, про путь к вере. В советские годы Вы же вряд ли выросли в верующей семье?

- Мой путь к вере шел через искусство, это я совершенно отчетливо теперь осознаю. Сначала было некое подсознательное представление о Божественном авторстве мироздания. А потом – я очень сильно искушал Господа. Мне сейчас и стыдно, и страшно за это, и смешно на себя тогдашнего оглядываться. Я ведь в своем стремлении стать профессиональным писателем говорил: «Господи! Если Ты есть, я поступлю в Литературный институт и поверю в Тебя. Но я ж туда никогда не поступлю!».

- И Вы поступили, на отделение драматургии, верно?

- Да, для меня это было и несказанной радостью, и потрясением – то, как Господь улыбнулся моей дерзости и тотчас «взял под руки», как ребенка, который пытается сделать первый шаг, и... И до сих пор удивляюсь, как это всё получилось.

- А как – поподробнее – получилось?

- Сначала я просто приехал в Рязань к своим друзьям. В Свердловском театральном училище я учился вместе с ребятами, которые потом составили костяк Рязанского театра кукол. И вот я приехал к ним, познакомился с Валерием Шадским, прочел ребятам отрывки из своей новой сказки и Валерий Николаевич спросил, могу ли я написать пьесу на основе этой моей сказки. Так, после разговоров за чаепитиями, через какое-то время появилась моя первая пьеса «Сказка старого леса».

В тот приезд Валерий Николаевич предложил мне перебраться в Рязань. Правда, я отказался: мол, учился на драматического актера, куда мне в Театр кукол. Но Господь управил так, что, гуляя по Рязани, я совершенно случайно, даже не догадываясь об этом, зашел в Театр юного зрителя – закапать капли в нос! На вывеску не посмотрел, просто зашел в ближайшую открытую дверь в вестибюль, оказался в театре... И в итоге переехал в Рязань – актером Театра юного зрителя, а в Театре кукол в это время уже ставили мою первую пьесу.

В общем, получилось так, что экземпляр этой пьесы отвезли в Москву, и для меня было чудом, когда из Литинститута я получил письмо о том, что прошел творческий конкурс. Я тогда не знал, каким образом пьеса попала в институт, и, как Фома неверующий, думал: «Всё равно не поступлю! Иностранный не сдам!». Еще и отделение драматургии выбрал, на которое всего 5 человек набирали – как специально «ставя» Господу «невыполнимую» задачу. Но, слава Богу за все, я поступил!

- Действительно, «Господь улыбнулся».

- Но только годы спустя, постепенно пошло мое «пробуждение», «воцерковление», как это называют. Как-то я приехал в Сынтул к своему другу, ныне покойному писателю Борису Шишаеву, мы с ним долго беседовали на разные темы. Вопросы веры тогда уже были близки, волновали, но в основном – для меня было еще много неясного. Борис умел удивительно точно формулировать и раскрывать суть вопроса. Он многое прояснил для меня. Как резкость в бинокле настроил, и я отчетливо увидел то, что для меня было расплывчатым. Я спросил: «Боря, а как мне быть-то? Я даже не знаю, крещен или нет. Вроде как крещен, но точно не уверен...». – «А это, – говорит Борис, – поправимо».

Он отвел меня к отцу Феодору (Правдолюбову), ныне тоже покойному. Оказалось, что можно крестить специальным чином – с формулировкой «Аще не крещен, крещается...». И так я сознательно крестился уже в зрелом возрасте, Борис Шишаев – мой крестный. Он для меня и сформулировал: «Неужели не понимаешь, что через творчество ты к Богу пришел?».

«Сейчас буду писать стихотворение!»

- Что ж, давайте перейдем к поэзии. Сейчас будет мнение дилетанта, но знаете, мне всегда казалось, что духовные мотивы – самые сложные в лирике. Здесь проще всего сфальшивить: свалиться из области поэзии в область просто рифмованной проповеди. Как Вам удается (а мне кажется, что удается), балансировать на этой тонкой грани?

- Я почему не готов себя называть ни поэтом, ни драматургом, а выбрал слово «стенографист»? Я никогда не задумывался: «Так, сейчас буду писать стихотворение. Духовное!». Я никогда не готовился, образно говоря, как хирург к операции: так, надо принять душ, надеть халат, обработать раствором перчатки... Не было такого. Все несколько иначе.

Молитвой сердце оживлю,

Проникнусь тайной благодатью

И возлюблю сестер и братью –

Весь Божий мир я возлюблю.

Как в дни Великого поста,

За чередою покаяний,

Неизреченных воздыханий

В душе забрезжит чистота.

И просветленному уму

Откроются иные дали…

Я через многие печали

Святые истины пойму.

Бывает, что к тебе приходят строфы, а под рукой ни ручки, ни диктофона, ни гитары... Я говорю: «Господи, если это нужно – я запомню». Бывает, что-то напоешь, запишешь на диктофон, а потом спустя время понимаешь, что сам бы этого никогда не написал.

Вот, например, шла Крестопоклонная неделя Великого поста. В три часа ночи меня «поднимает» с постели. Я беру гитару, включаю диктофон, пою, вытираю слезы, выключаю запись, ложусь и засыпаю, как младенец. Утром встаю, думаю: приснилось, нет? Включаю диктофон – там песня:

От Креста толпа расходится,

Ты стоишь всё у подножия,

Пресвятая Богородица,

Пресвятая Матерь Божия...

И я понимаю, что был в здравом уме, что это не лунатизм или сумасшествие. А еще понимаю, что сам бы я этого никогда не сотворил, если бы взял ручку и изготовился: «Так, напишу-ка я что-то на тему Крестопоклонной». Да еще и вместе с музыкой.

Чем отличается профессиональный литератор от дилетанта? Вернее поэт от графомана? У второго нет «стабильности» в творчестве, нет должной требовательности к слову. Он может создать прекрасное стихотворение, но следом совершенно бездарное и не понимать разницы, и оба ему будут одинаково нравиться. Поэзия – исповедь сердца. Поэт всегда должен быть готовым к этой исповеди. Держите светильники наготове, помните? Всегда надо быть настроенным, готовым к восприятию, готовым записать или запомнить…

- А можно пример такой «настройки»?

- Вот сейчас у меня практически готов к изданию сборник стихов «Светочи земли Рязанской». Не готов сказать «я написал» – я записал, скорее. Тоже – рождался он так, что я даже спрашивал священника: не искушение ли? Что я – «с ума схожу иль восхожу к высокой степени безумства»? И пример: дня за два до службы в память о Рязанских святых священник полушутя спросил меня по телефону: «Андрей Петрович, может напишете что-нибудь про святителя Василия Рязанского?». – «Что-нибудь» и как-нибудь про святого Василия, - говорю, - не напишу…». А минут через сорок звоню ему – зачитываю стихотворение. Порох-то, оказалось, уже лежал, был готов, оставалось дело за искрой...

Я не задумывался в момент написания: канонично ли это, «духовно» ли, поэзия ли это... А перечитываю – мне не стыдно за строки стихотворения. Они трогают людей за душу, это главная цель искусства. А если б я сидел и размышлял... Представьте, вам надо сходить за хлебом, а вы размышляете: «Так, я должен встать, сделать шаг левой ногой, теперь правой ногой, теперь левой ногой...», ― да так с места не сдвинешься.

- Наверное, этим и отличается настоящая поэзия от желания просто срифмовать что-то такое «высокодуховное»...

- Желание «срифмовать» – это скорее про графоманию. В жизни каждый, наверное, рифмовал строчку-другую, или исписывал целые тетради. Многие из них становились поэтами?

- Христос сказал, что трудно богатому войти в Царство Небесное. Это относится и к богатым способностями – всё-таки трудно талантливому поэту, художнику, музыканту прийти к Богу. Почему так?

- Ну, так ведь дьявол понимает, что «в начале было Слово». И поэтому много искушений ставит перед теми, кому Господь дал таланты. Щедро оплачивает бездуховную мерзость, которая заполонила экраны, сцены, страницы красивых журналов, газет. Но по милости Божией художнику, как и каждому из нас, дана свобода выбора.

К Богу шаг или от Бога –

Вот и вся наша дорога…

Нам дано лишь два пути –

Нам решать, куда идти…

«Поэт в России...»

- А как считаете: «Поэт в России – больше, чем поэт» - эта фраза еще актуальна, или всех нас давно занимают более утилитарные вещи?

- Актуальна, а как же. Недаром эта строка родилась в советские времена у Евгения Евтушенко. И мне кажется, что я могу объяснить, с чем она связана. Во времена богоборчества, когда рушились храмы, насильно ломались жизненный уклад и мировоззрение нашего народа, навязывались чуждые нам представления о жизненных ценностях, литература вынужденно приняла на себя функцию сохранения духовности – в той мере, в какой могла. Именно в ней советский человек, который не мог пойти в церковь, многие годы черпал духовные силы, искал свет во мраке. Поэтому и «Поэт в России ― больше, чем поэт…». Об этом и раньше наши великие поэты писали в разные времена. Сейчас, по-моему, еще с большей силой идет натиск на Церковь, на ее духовную составляющую. И сегодня поэт в России тоже должен быть больше, чем поэт. На мой взгляд, поэт сегодня должен нести апостольский труд. У меня грешного есть такие строки:

Пронизана душа поэта

Лучом Божественного света.

В томленьи мается она,

Любовью Господа больна.

Его незримою рукою

Он осеняется строкою

И Божий дар, небесный слог

В мир суеты несет пророк.

- А нет ощущения, что «небесный слог» донести всё сложнее? Книжных магазинов всё меньше, тиражи всё жиже...

- Вы знаете, я тоже переживал, что с одной стороны – издаться стало легче, а с другой стороны – возросли и заполонили всё тиражи низкопробной псевдолитературы. Разрушен институт литературной критики. Тиражи книг достойных внимания упали, книги читают меньше... Да! В Советском Союзе выход книги был ожидаемым событием. Проза и поэзия

известных авторов выходили миллионными тиражами, и читались больше. Но сегодня уже нет смысла костенеть в утверждении, что источник знания – только книга. Просто изменились носители этих знаний, как изменилась и скорость жизни. В Интернете, в формате электронной книги по-прежнему можно собрать миллионную аудиторию.

- Давайте немного отступим от темы духовной лирики. Хочется напомнить читателю, что Вы не только автор духовной, а также философской, сатирической и гражданской лирики. У Вас еще есть совершенно восхитительные, самобытные стихи для детей. И вот, например, Вашу «Собаку Ру» можно, конечно, почитать детям и с планшета, в Интернете – но так хочется держать в руках книгу с картинками. Мы можем надеяться на издание детского сборника?

- Где купить «Собаку Ру» у меня до сих пор спрашивают, но пока, к сожалению, отвечаю: «Дорогие, я бы и сам купил». Очень дорог сегодня процесс издания хорошей детской книги. Но я рад, что с Божией помощью в 2004 году у меня вышли эти маленькие поэмы. Радует, когда подходит дядя бородатый и говорит: «Андрей Петрович, Вы меня не помните? Нет? А я Вашу «Собаку» детям теперь читаю, Вы тогда её у нас в школе декламировали»...

- Позвольте немного провокационный вопрос. Вот если б Вы знали, что по какой-то причине сможете сохранить для потомков только одно произведение – что бы выбрали?

- Однако. Сродни выбору, пред которым ставили Авдотью Рязаночку. Всё мне родное, все мои «дети». А что из написанного сохранится, что нет – покажет время. Дай Бог, чтобы после меня осталось хотя бы четверостишие. Даже если имя «стенографиста» позабудется со временем…

Боже! К смиренью неспешному

Сердце мое приведи!

Милостив буди мне грешному,

Душу мою просвети!

Ты, Кто по Слову Всевышнему

Умер за нас и воскрес,

Дай мне, рабу никудышнему,

Выполнить волю Небес.

Беседовали священник Димитрий Фетисов, Елена Фетисова, газета "Логосъ"