- Первый вопрос – как Вас представить читателю? У Вас много профессий, но кто Вы в большей степени, как сами ощущаете?
- Я — концертирующий педагог. К счастью, существует такая разновидность в нашей профессии. А вообще мне кажется, что сейчас наступает благоприятное время для меня как для автора-исполнителя собственных песен и все больше хочется сделать сольных проектов. Но я рада, если удаётся совместить приятное с полезным — как в нашей интерактивной семейно-творческой мастерской «Пой с семьей!», получившей Президентский Грант. Итогом этой работы стал выпуск диска с моими (и моих друзей) песнями. Начало положено! Хотя, конечно, непросто перестроить себя на режим «сольная карьера», привычнее работа в команде и на общий результат.
- А разве это плохо?
- Вовсе нет, просто время вносит коррективы, появляются люди, интересующиеся моими песнями, и интересные творческие предложения, отказываться от которых неразумно...
- Представляю. Нам велено «возлюбить ближнего как самого себя», а когда себя задвинул совсем на задворки, то уже и ближнему дать нечего...
- Да, конечно. Я с радостью повела за собой мой ансамбль "Мама Джаз" на 1 канал, побывав там вначале сама...
- Элла, сейчас наступает пора больших экзаменационных драм у выпускников. Все боятся не поступить, поступить не туда, выбрать не ту специальность... А вот Вы изначально получили диплом филолога. Казалось бы – вся дальнейшая жизнь определена, но закрутилось совсем иначе. Поделитесь: что это был за путь из учителя русского языка – в популярные и успешные исполнители?
- Сначала был литфак, верно. Пошла туда по стопам мамы, и знала – гарантированно поступлю, ведь я была очень начитанным ребёнком с врождённой грамотностью.
В Москву, конечно, в глубине души хотелось...но я чувствовала, что как-то слаба, не защищена от искушений, не готова в духовном плане — слишком я была домашняя, что ли... Ну, и музыки я тогда еще остерегалась.
- Как это? Вы же закончили музыкальную школу.
- Да, но с музыкой были такие странные отношения: по принципу «и хочется, и колется». Я понимала, что буду иметь дело с совершенно необъятным, сложным океаном искусства, и кем в нём стану я?.. Преподавать классику в музыкальной школе мне тогда совсем не хотелось, а к эстрадно-джазовому поприщу в провинции попросту не готовили. Всё, что я умела на тот момент, было результатом моей «наслушанности» (в домашней коллекции брата была прекрасная зарубежная эстрада, джаз, арт- и симфо-рок) и хоровых навыков. Ещё я пробовала решать сложные инструментальные задачи: подбирала на пианино «Богемскую рапсодию» и сложные композиции Тухманова, Таривердиева, Кажлаева, придумывала джазовые интерпретации отечественных рок-хитов и мечтала двигаться дальше именно в этом направлении...
Мне кажется, я как-то интуитивно отодвигала от себя встречу с Музыкой – той, к которой стремилась моя душа – до момента, когда сама буду готова, когда повзрослею, когда будет, ЧТО сказать. И потом, мне тогда казалось, что музыкой не надо зарабатывать на жизнь, что произойдёт профанация чего-то важного, даже сакрального... Как-то так.
- А потом, как решились так круто изменить профессию?
- Потом меня «судьба нашла» в пионерском лагере, на практике... Мое выступление заметили на одном из концертов, пригласили на прослушивание в джазовую группу, искавшую солистку, и так я начала петь джаз. А потом в этот же год я вышла замуж, у меня родилась дочка, и декретный отпуск стал для меня важным моментом осмысления: кто я, чего хочу, куда дальше двигаться. Собственно, все три моих декрета были такими поворотными моментами...
https://vk.com/ella_crystal
- Интересно. Чаще декрет представляют такой бездной уныния где-то посреди кастрюлек, пеленок и градусников.
- Нет, я конечно, тоже приунывала – во втором и третьем декрете... Мне было грустно, что я не так востребована, как прежде, что не звонит телефон, что моя группа ездит с выступлениями во Францию, Германию, а я сижу... Хотя на самом деле мне было очень хорошо дома, дети – это был мой космос... Но видимо какой-то отголосок «старой» меня еще возмущался, требовал насытиться вот этой интенсивной внешней жизнью.
А с профессией преподавателя вышло вот как. После вуза мы уехали с мужем по распределению в Кораблино, я год отсидела в декрете, а потом вышла в школу: год работала на продленке, год – как учитель. И вот в той самой продленке я осознала, что с детьми мне очень интересно заниматься не уроками, а именно внеклассной деятельностью.
Мы придумывали концерты, конкурсы, модные дефиле, строили снежные крепости, устраивали ролевые игры... А проверка тетрадей меня, очкарика, – просто убивала, угнетала.
- Потом вы вернулись в Рязань...
- Да, стала работать на кафедре литературы в родном педагогическом. Мне нравилось читать лекции, нравились мои студенты, было очень интересно по-взрослому открывать для них мир словесности... Мы готовили литературные вечера по поэзии Серебрянного века, и это было очень красочно, живо – в общем, меня снова «догоняла» самодеятельность. Хотя ... я иногда думаю, что сегодня с удовольствием почитала бы академические лекции по литературе. Сейчас у меня период общения через эмоции - и со зрителями, и с учениками-вокалистами, – но чуточку не хватает интеллектуальных задач... Мой мозг недогружается (улыбается). - А что было во втором декрете?
- Во втором... Меня очень выручила поэзия - любимый Серебряный век... Сидя дома, я «развеивалась» тем, что ставила на пианино поэтические сборники классиков и импровизировала, сочиняя музыку на стихи Ахматовой, Гумилева, Цветаевой, Бродского... Я просто листала книгу, находила то, что «цепляет» - и музыка словно лилась сама, без преувеличения. Тогда я почувствовала, что по сути я – лишь проводник, я только схватываю мелодию, которая открывается мне откуда-то свыше. Причем большинство мелодий я не записывала, и потом многое забылось...
Но тогда же ко мне пришла и вылилась единым духом музыка на одно цветаевское стихотворение. Тогда я назвала его по одной из строчек – «Три неволи», теперь называю по другой – «Три свободы»... Именно с этой песней я потом поступала в Москву в эстрадно-джазовое училище, с ней (на новом уже уровне) выпускалась, с ней же получила первое место на конкурсе молодых композиторов... В общем, судьбоносная оказалась песня.
- Знаете, меня в начале разговора зацепила фраза про Вашу «слабость» и боязнь искушений. Вот интересно: обычно подростки в период «абитуры» думают как раз наоборот: «Сейчас уеду в другой город и оторвусь!». А что Вас держало – это уже были императивы религиозного сознания?
- Ох... Думаю, нет. Скорее, осторожное постижение баланса внешней и внутренней жизни. Не могу сказать, что тогда я была религиозной девочкой. Я просто была младшая в семье, и всех моих родных очень любила, доверяла, боялась огорчить...Творческие дети часто бывают не очень приспособленными к жизненным испытаниям, робкими, застенчивыми, со своей внутренней тайной.
https://vk.com/ella_crystal
- Сейчас Вас не назовешь ведомым человеком.
- Да, самостоятельность и смелость пришли только тогда, когда сама стала мамой. Я стала сильнее. Не физически, здесь как раз ровно наоборот. Мои младшие дети — мальчики-погодки. Тогда-то и начались проблемы со спиной, недосыпы, постоянное эмоциональное напряжение по поводу болезней и разных «нестроений»... Это с одной стороны.
А с другой – появились какие-то совершенно иррациональные внутренние силы, ощущение ответственности и понимание, что для детей ты можешь свернуть горы...
И мне кажется, кстати, что с тех пор у меня жизнь проходит в неразрывном сочетании силы-слабости. Хотя это, наверное, удел всех мамочек...
- Родным было сложно принять изменения Вашего жизненного пути?
- Думаю, да, непросто. Когда с появлением детей я ощутила свою «отдельность» и право на неё, я стала смелее раздвигать границы – и почувствовала недоумение и сопротивление со стороны родителей. По поводу рождения третьего ребенка с мамой был конфликт и долгие переговоры. Но я абсолютно была убеждена, что ему – быть, что от живой души я не могу «избавиться». И это был поворотный момент нашего бытия... Мама многое переосмыслила, всех внуков и внучек (их у неё шестеро) обожает и не представляет, что могло быть иначе.
- Вам было сложно воспитывать детей?
- Было - это не про нас. Процесс ещё продолжается...Конечно, случалось всякое. Были моменты, когда я словно дракон «извергала пламя», и выяснения отношений в стиле итальянской семейки тоже бывали, особенно в периоды подросткового непослушания. Но самое главное, по-моему, – чтобы в отношениях не было фальши и безразличия, чтобы сохранялась и руководила всем любовь. Дети очень чувствуют это — любовь и принятие.
- В одном из интервью Вы рассказывали, что Ваша бабушка была певчей в церковном хоре, а ведь это были годы, когда и храмы-то в Рязани были почти все закрыты...
- Моя бабушка Мария Петровна Русанова жила под Касимовом, и храм там, действительно, тогда был открыт всего один — Никольский. Бабушка осталась вдовой с двумя детьми в 42 году. Её семья была очень воцерковленной, и вся ее родня (племянники, сестры) были певчими, дядя – регентом. Все годы до глубокой старости бабушка пела и помогала в храме Николая Чудотворца (и в Скорбященском храме в Рязани).
Мама рассказала мне, что баба Маша была знакома с отцом Иоанном Крестьянкиным, неоднократно посылала пожертвования в Псково-Печерский монастырь, ездила туда.
В Касимове меня крестили (тайно от папы: он был партийным работником и называл себя атеистом), бабушка водила меня летом ко Причастию. Помню, что мы вставали рано, выходили по холодку, шли на катер, потом поднимались в гору... Конечно, не каждое воскресенье, но и не изредка. В храме была комнатка для причта – зачастую бабушка одна ехала к вечерней службе, ночевала при храме и потом пела на утренней. А когда брала меня с собой, то оставляла возле иконы Казанской Божией Матери и уходила петь. И вот я помню, как стою и мне без бабушки – очень грустно, и время тянется долго... Но это меня и учило смирению. Я стою вроде бы оставленная – и не оставленная все равно. Сейчас, когда бываю в Касимове, захожу в этот храм – всё теперь кажется таким маленьким, но ощущение чуда не проходит.
- Бабушка рассказывала о вере?
- Бабушка, конечно, была удивительным, но достаточно закрытым человеком. Всё, что она делала – она делала в первую очередь для Бога, я уже тогда понимала это. У нее от священника было даже благословение крестить мирским чином. Представляете, она никогда не ругалась. Самым жестким ее попреком, когда не слушались мои двоюродные братья, была фраза: «Ну, знаешь, кто ты? Ты – негодный мальчик». Всё.
https://vk.com/ella_crystal
В быту, когда мы вместе, помню, чистили клубнику, она любила рассказывать жития святых – особенно житие Алексия, человека Божия. И лицо ее в эти моменты так светилось... Казалось, она говорит про близких, любимых родственников.
- Выходит, бабушка заложила некий духовный фундамент.
- Да, конечно. Это осозналось мною уже позже, во взрослом возрасте. А в детстве жизнь в гармонии и спокойствии, под защитой чьих-то молитв кажется такой естественной... Но папа категорически запрещал мне ходить в церковь. Однажды – подробно помню – я увидела в теленовостях кадры с Конгресса миролюбивых сил (он проходил в Москве в начале 70-х), там показали священника. Я воскликнула: «Ой, смотрите, батюшка!».
Папа насторожился: «А ты откуда знаешь, что это батюшка? Если я узнаю, что ты ходила в церковь...» - и он так помолчал многозначительно, а я почувствовала себя неловко и замкнулась.
- А когда же снова наступил поворот к церковной жизни?
- Мне кажется, это всё поворачивается до сих пор. Думаю, именно с приходом ко мне моих детей и начался поворот. Я стала очень остро чувствовать боль людей. Стала почему-то ощущать чужое одиночество. Наверное, это был какой-то этап взрослости: раньше, вероятно, мои эго и незрелость не давали замечать вот эти боль и одиночество окружающих. С детьми же прибавилось какой-то осознанной сердечности. И это, повторюсь, накладывалось на физическую слабость, с которой нужно было справляться... Как не исчерпаться в каждодневной самоотдаче? Как стать сильной и счастливой, чтобы быть примером для детей? Тут точно не обойтись без помощи близких и Божьей помощи.
- Здорово. Мне кажется, это непросто для человека с «героическим» советским воспитанием: понять, что материнство – это не повод поставить на себе крест.
- Да, лучше без крайностей. Так ведь и до депрессии недалеко. Если ты пожертвовала всем, рассыпалась на куски и ничего от тебя не осталась, что достанется детям? Во многом, действительно, это наше советское воспитание: на завод от звонка до звонка, потом дети и дом до полного изнеможения... Женщинам советской поры была очень свойственна гиперответственность. И только ли советской?
Я в детстве наблюдала деревенских женщин, их тяжелый труд в колхозе и домашнем хозяйстве...
Я много думала, что было бы, если бы я так жила: мне кажется, я была бы грубее, злее, жестче. Жизнь на износ огрубляет. Вспоминаю женщин из деревни, где жила вторая моя бабушка - Дарья Савельевна... Там народ был менее воцерковленным, характеры дерзкие, темпераменты горячие – мне кажется, когда-то это была казачья деревня, типажи, как в «Тихом Доне»....И огромное количество пьющих женщин... просто горе. При этом необыкновенная щедрость и теплота души.
- А какой все-таки разнообразный опыт детских воспоминаний...
- Да, мне кажется, что в семидесятые годы в деревне я застала еще тот пласт традиций, который сохранился с начала века, с дореволюционных пор. Я видела, как покойников несут на погост через всё село, как широко всем селом гуляют свадьбы, на которые чуть не с петухом под мышкой спешит родня... Я действительно благодарна этому опыту, он очень меня обогатил. Мне кажется, что на меня повлияла и неизжитая печаль бабушки Даши (муж ее без вести пропал в самом начале войны), и её поздняя горячая любовь к нам с братом... До сих пор, кстати, моя мама считает, что мои песни «слишком грустные».
Фото: Наталья Фаустова
А если вернуться все-таки к вопросу о моем пути к вере...
Знаете, я, наверное, не самый воцерковленный человек в городе, не слишком часто я бываю в храме. Но я чувствую, что в моей жизни это занимает всё более значимое место.
Я ощущаю радость от молитвы, от участия в службе и Причастия. Раньше, я помню, было больше боязни и трепета, сейчас — больше смелости и радости, понимания того, что я делаю. Ещё появилось чувство, что жизнь действительно бесконечна, что жизнь вечная – не просто слова, не умозрительная формула, и это прекрасно! Это осознание пришло ко мне после смерти папы...
***
В этот момент наш разговор прервал не совсем трезвый, но бравый молодой человек, который по ошибке зашел в гримерку в поисках кафе. С восхищенным «А я Вас видел!» он принялся изливать комплименты – насколько они возможны на сленге юноши, усиленно пытающегося избежать нецензурных фраз.
- Вот-вот, меня всегда пугали такие моменты в жизни артиста. Хорошо, что я рано вышла замуж, было, кому защитить от поклонников, - рассмеялась потом Элла Александровна.
***
- А поклонников, наверное, было много?
- Зритель любит образ, который нарисовало его воображение. И, как правило, ко мне реальной это не имеет отношения. Знаете, я всегда понимала, что с помощью музыки могу «брать в плен», музыкой ведь можно одурманить, захватить зрителя и не отпускать. Особенно если он сам «обманываться рад»... Но нет, мне это не нравилось.
Я люблю со зрителем дружить, люблю творческий интерактив, когда на меня смотрят заинтересованными, но трезвыми глазами, а не под дурманом.
Хотя, конечно, да – иногда похулиганишь ... но не дальше «до» третьей октавы...(улыбается).
- Элла, вы ведь помимо большого количества концертов часто выступаете бесплатно, даже перед самой небольшой аудиторией, например, перед прихожанами Пронского монастыря...
- Пронский монастырь — место моей особой любви. Здесь отец Лука благословил меня на участие в проекте « Голос»... А еще есть библиотеки и музеи! Больше всего я люблю выступать там, где ещё остались настоящие пианино или рояль... Мы со зрителями поем под живой аккомпанемент вместе, все собравшиеся. Люблю и ценю их сопереживание, соучастие. Еще очень люблю наши совместные концерты с коллегой Алексеем Богомоловым в Мальшинской богадельне. Вот уж где публика!.. Подойдут, расцелуют, похвалят, расспросят — и всё это с неподдельным, почти детским интересом... Радует сердце эта близость, человеческое тепло!
Беседовала Елена Фетисова