Чтобы понять,что я имею в виду, посмотрите любую телепередачу, где священник отвечает на вопросы зрителей. О чём они, в основном, спрашивают? Значительная часть эфирного времени обязательно занята такими вопросами: большим ли грехом является выкидывание на помойку скорлупы от пасхальных яиц, можно ли мыться через три дня после соборования и что делать с заплесневелыми просфорами? Что уж говорить про ношение платочков, допустимости присутствия в храме «женщин в штанах», «мужчин в шортах» и т.п.

«Ну, неужели нет более серьёзных вопросов?» ―конфузливо думал я раньше при выслушивании очередного терпеливого и заурядного ответа миссионера о том, что скорлупу от освящённых яиц выкидывать не грех и мыться можно после участия в Таинстве Елеосвящения, т.к. Благодать Божия водой не смывается.

«Да и вообще, ― заключал, как правило, опытный батюшка-миссионер и был, несомненно, прав, ― бойтесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие» (Мф.16:6).

Нельзя, конечно же, не согласиться. Фарисеи поставили во главу угла форму, позабыв про содержание. Отцеживая комара и исполняя с аптекарской точностью предписания Моисеева Закона (вплоть до уплаты десятины с выращенных на их огородах специй), «поядали домы сирот и вдовиц» (Мф. 23:14). Ну и, конечно, главной отличительной их чертой было тщеславие.

Поэтому горе тому, кто превращает Православие в сплошной фольклор, состоящий из множества мелких и крупных предписаний, второстепенных по отношению к главному. Горе тому, кто бережно закапывает скорлупки от освящённых яиц в землю в чистом поле или выкидывает их вместе с испорченными просфорами в реку, подвесив грузик, дабы святыни благочестиво утонули, а сам при этом злословит и осуждает ближнего.

Нередки сейчас в православной среде отчасти справедливые размышления вслух про ханжеское да тщеславное ношение в миру длинных юбок до пят и платков, повязанных «по-старообрядчески», цель облачения которых– любой ценой выделиться и показать этим окружающим «ничтожествам», не доросших до такой духовной «высоты», как они ничтожны. Многое здесь верно. Но мне, с недавних пор, постоянно приходится наблюдать совсем другую проблему, которую я бы назвал «фарисейство-наоборот». Суть этого явления в том, что отрицается всякая форма вообще, а следование любым благочестивым традициям сразу же рассматривается как пленение страстью тщеславия, гордыней самоутверждения.

И здесь мне нередко видится некое лукавство. Ведь очень часто отход от формы вызван вовсе не искоренением в себе фарисейства, а простым желанием следовать своим страстям и соответствовать нынешней мирской моде.

Сейчас мне часто приходится видеть, как, в общем-то, простые люди – не академики – красноречиво жонглируя понятиями, абсолютно уничтожают и букву, и сам дух, делая христианство чем-то совершенно абстрактным, типа философского учения, которое в зависимости от настроения и моды можно толковать абсолютно по-разному.

Теперь на моё мягкое замечание в шутливой форме о том, что юной студентке, выпускнице православной гимназии, перемещаться в ночнушке по городской улице и уж тем более приходить в этом в храм Божий как-то не пристало – я слышу грозную отповедь, в которую, помимо банальных «жара» и «сейчас так модно, а я не старушка», обязательно включено деликатное (спасибо и на этом) обличение меня в фарисействе.

«Обрядоверие» и «православный фольклор» ныне вытеснены воистину тщеславной модой, из-за которой буквально «святых выноси». Куда подевались те ручной работы, расшитые чУдными узорами рушники или немного смешные, но сделанные с любовью из конфетной фольги «рюшечки», которыми наши бабушки украшали старинные дореволюционные бумажные иконы? Такого сейчас нет, а сами старые, уже «немодные» иконы действительно выносят.

Не так давно меня «поймала» на лестничной клетке соседка моих родителей. Я часто сталкиваюсь с этой уже пожилой женщиной, которая периодически просит помолиться за мужа, детей и внуков.

Но в этот раз просьба её была совсем другая: она настойчиво попросила меня забрать фамильные иконы – старинные, очень красивые литографии в рамках под стеклом, которые когда-то принадлежали её прабабушке. Попросила забрать вовсе не потому, что пожелала отдать в храм самое ценное, а потому, что «мы ремонт сделали в квартире, и они теперь как-то не смотрятся…

Лучше потом новые купим». Уговоры мои «не выносить святых из избы» были безуспешны и закончились тем, что эта дама, пространно богословствуя о том, что разницы-то никакой нет – старые иконы висят или новые, наиболее подходящие к «салатовым» обоям, пригрозила мне, что если я образа не заберу, то придётся их всё равно «куда-нибудь деть». Вот тебе и фольклор.

А как сейчас встречают священника в своих домах некоторые благочестивые миряне?

Помню, когда-то ещё мальчишкой мне довелось навестить умирающую от тяжёлой болезни пожилую родственницу, проживающую в сельской местности. На мою настоятельную просьбу пригласить священника она с благоговейным ужасом сказала, что сейчас это никак невозможно, поскольку сама она не встаёт, а её дед не сможет убрать жилище с такой тщательностью, с какой подобает это сделать, встречая священника со Святыми Дарами. «Какой формализм», ― подумал я тогда.

А теперь вот почти каждый раз теряюсь, когда прихожу в дом, например, причащать больного и вижу, что там совершенно не убрано, а семейство одето по-домашнему ― в дамские пижамы и шорты-майки. «А платок надевать?»― участливо спрашивает меня хозяйка, и я не знаю, что ответить, т.к. какой смысл в платке, когда вы одеты как на пляже, или будто бы «от одра восстав»?

Захожу в комнату к больной, которую необходимо причастить и озираюсь вокруг. «Есть ли какой-нибудь столик, куда можно поставить Св. Дары и горящую свечу?». Довольно часто слышу в ответ предложение «поставить на телевизор»…

Но самое страшное вовсе не в том, что люди просто не знают, как себя вести, а в том, что, за редким исключением, им невозможно это рассказать. На любой совет и тем более обличение, сделанное в мягкой форме, нередко в ответ слышишь обиду или пространные размышления о том,что фарисеев-де много развелось.

Да почти что и нет их уже ― фарисеев-то. Даже жалко. Ведь Господь говорит: «Если праведность Ваша не превзойдёт праведности книжников и фарисеев,то не войдёте в Царствие Небесное». Наша же праведность не только не превзошла меру фарисейскую, она и оной-то меры не достигла.

Ведь если мы внимательно вчитаемся в обличительные слова Спасителя, обращённые к фарисеям, то мы увидим, что укоряет он их вовсе не за трепетное отношение к исполнению закона и отеческих преданий, а за горделивый и тщеславный дух, которым была мотивирована их деятельность, и за неимение навыка увидеть, где главное, а где второстепенное. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять» (Мф. 23:23).

Или ещё вот про послушание «фарисействующим» попам и иерархам: «Тогда Иисус начал говорить народу и ученикам Своим и сказал: на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи, итак всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают» (Мф. 23:1–3).

Так что я теперь даже хочу стать фарисеем. Правда, чтоб без примеси тщеславия, гордыни и лицемерия. Ревнителем отеческих преданий. Таким, каким был великий апостол Павел, вышедший из этой секты и вынесший оттуда всё самое лучшее, что он почерпнул, находясь у «ног Гамалиила» (Деян.22:3) – другого выдающегося члена этой ветхозаветной секты.

Ведь «каков поп – таков и приход», и многие из вышеперечисленных сложностей, если быть честным, связаны с тем, что мы ― священники ― любим в миссионерских целях иногда чрезмерно упрощать проблему внешнего благочестия в жизни христианина, совершенно игнорируя простой принцип, согласно которому внешнее, в известной степени, влияет и на внутреннее.

Некоторые уважаемые батюшки откровенно стыдятся своего духовного платья, надевая его только в храме, и коротко стригут волосы и бороды, стараясь идти в ногу со временем и «не пугать прохожих». Хотя для многих прохожих узнать на улице в священнике священника ―это единственный шанс подойти к нему с вопросом, ответ на который, кто знает, когда-то может быть изменит чью-то жизнь.

Священник Димитрий Фетисов, газета "Логосъ"