Благодаря им мы можем не бояться будущего. Потому что, если в нашей жизни исчезнет радость, мы сможем ее найти в своей голове, в старой пыльной коробке с нарисованным карандашом солнышком. Или же она - радость - будет жить в маленьком шкафчике со смешными загогулинами в виде неведомых нам цветов. Возможно, мы найдем ее там - сидящую в кресле с чашкой чая и напевающую далекую, уже почти забытую, мелодию из детства. Не знаю, как у вас, но мне кажется, что мои детские воспоминания живут именно в таком шкафу. Мне они представляются в виде киноленты. Много, много кадров быстро-быстро сменяют друг друга с прищелкиванием и потрескиванием. Ну, прямо как в старом немом кино! Одно из воспоминаний я вам покажу. Оно необыкновенно светлое, яркое и теплое. Это воспоминание про Пасху. Нашу семейную Пасху.
...Мой папа – священник, «батюшка», мама – «матушка», а я - маленькая девочка 5 лет, имеющая и брата, и сестру. Первое, что приходит в голову - окна без штор и комнаты, залитые солнечным светом. Подготовка к празднику идет весь Великий Пост! Все моется, чистится, стирается и убирается. Снимаются шторы, окна намываются до блеска. Я не упускаю случая завернуться в какую-нибудь тюль и убедить всех в том, что я вообще-то королевна, ну или на крайний случай принцесса. Но никак ни меньше! Потом, конечно, королевну отсылают наводить порядок в своих книгах и игрушках. И я добрых 4 часа могу "убираться", найдя давно потерянную книжку или наткнувшись на забытую игрушку. Мне выделяется тряпочка, и я протираю все, что встречается на пути - шкафы, полки, двери, книжки и пластмассовую посуду…
Весь пост я как-то не очень осознаю происходящего. Да понимаю, что пост, что шоколадки есть нежелательно. Конечно, пристаю ко всем с различными "а почему", " а зачем".
Мне - доходчивым для ребенка языком – стараются объяснить, зачем читают канон Андрея Критского, почему мясо не едим и когда же уже будем красить яйца. Ближе к Страстной седмице папа включает Великопостные песнопения на старых пластинках. О чем они, я до конца не понимаю, но звучит красиво и как-то тоскливо…
На Страстной неделе дни становятся темными и холодными. Каждый день мы с мамой в храм ходить не могли. Но в четверг и пятницу идем туда обязательно. В эту неделю дома становится особенно тихо. Чувствуется необъяснимая тяжесть и печаль.
В четверг идем на чтение двенадцати Страстных Евангелий. Мама надевает себе и нам с сестрой темные платочки, говоря, что сегодня все люди скорбят по Христу. Что говорится в Евангелиях, я еще плохо понимаю. Мне как ребенку нравится, конечно, процесс тушения и зажигания свечек. Но момент, когда поют "Разбойника благоразумного", заставляется вытянуться как свечка и даже не дышать. А еще хочется плакать.
В конце, на последнем Евангелии, мама плачет. Меня это очень пугает. На вопрос «что случилось» мама наклоняется ко мне и сквозь слезы говорит: "Боженька умер!". Я не понимаю и переспрашиваю: "Умер?". Мое маленькое сердечко слово скукоживается от тоски, и я начинаю плакать. Я не знаю всего содержания Евангелий, но знаю, что над Господом издевались, избивали и унижали. А слова "Распни Его!" заставляют буквально сжиматься от страха и втягивать шею.
Домой идем молча, неся под колбой от керосинки огонек свечи. "Только не потухни! Пожалуйста!" - все приговариваю я, любовно оберегая свечу.
В пятницу идем на погребение Плащаницы, а на субботу оставляем самый минимум дел. В Великую субботу я вскакиваю с кровати с таким счастьем внутри, которое и сама не могу объяснить! Папа привозит со службы целую корзину крашенных яиц и, глядя на мое довольное сияющее лицо, серьезно говорит: "Да молчит всякая плоть!". Но у самого на душе тоже радость в предвкушение праздника!
Потом варится целая кастрюля яиц, и мы с папой идем их красить в баню, чтобы дома ничего не испачкать. Красим всегда вдвоем - я и папа! Точнее папа красит, а я сижу на скамейке, болтая ногами, с будильником в руках, и внимательно считаю - сколько яиц будет красных, сколько желтых, и нужны ли нам вообще зеленые.
Вечером нас, детей, укладывают спать перед ночной службой. Ну как тут уснешь, когда такой праздник на носу! Поэтому чтобы мы угомонились и хоть немного поспали, папа приходит к нам читать Праздничное послание. А в другой комнате мама садится за пианино и начинает наигрывать Пасхальный канон, подпевая. Под ее тихое пение и папино спокойное чтение засыпается. Проснувшись, каждый находит на кровати праздничный костюм. Для меня - бордовое платье, с розочками на поясе, туфельки, белый платочек и красный бантик на волосы. Прихорошившись, все отправляляемся на ночную службу.
На Пасхальной службе есть момент, который со мной с самого детства. Когда перед крестным ходом все стоят и ждут.
И тут из-за Царских Врат разноситься тихое "Воскресение твое Христе Спасе..." И при этих словах мне, маленькой девочке, хочется прыгнуть и захлопать в ладоши, потому что я не зналю, как еще выразить то счастье, которое переполняется изнутри!
И это счастье не оставляет и на крестном ходе, где я тонюсеньким голоском подпеваю хору. Я очень стараюсь не отстать, поэтому семеню в своих серебристых туфельках, крепко держа за руку маму. А улучив минутку, когда мама замолкает перевести дыхание, пытаюсь выяснить, когда же будут петь "так быстро-быстро и так радостно, и красиво…". Получалю ответ - что скоро, и со спокойной душой семеню дальше…
…Утром просыпаюсь от звона тарелок и тихих голосов на кухне. Подскочив с кровати, стремглав вбегаю в соседнюю комнату. Мама и папа уже встали и сервировали праздничный стол. В середине стола - творожная «пасха» и большой кулич, окруженный разноцветными яйцами. А на моей тарелке - крошечный куличик с красным "ХВ" на шапочке. Папа улыбается и протягивает мне на своей большой ладони алое яичко.
"Христос Воскрес!" - "Воистину Воскрес!".
Дарья Осадчук
Фото Анны Александровой